Город мертвого бога

На складах в Пакгаузах были отведены помещения для хранения зерна и корнеплодов с Северных и Южных Плантаций, а также провизии, импортированной из сельскохозяйственных районов окружающего мира. Промышленность Мордью платила за эти излишества бартерным обменом, а также гарантиями определенных обязательств. Зерно хранилось от посягательств грызунов в огромных элеваторах на высоких опорах, мясо – в холодильных камерах, вино – в подземных погребах. Оголодавшая толпа накинулась на все это. Она была огромной, и когда принялась крушить барьеры, отделявшие ее от продовольственных складов, в воздух поднялись тучи пыли и дыма. Толпа устраивала пожары везде, где только находились горючие материалы. Зерно сыпалось на землю, мясо вытаскивалось на открытый воздух, вино лилось в сухие глотки тех, кто успел убежать от огня. Если время от времени кто-нибудь оказывался погребен под лавиной зерна или вышибленная взрывом дверь попадала по голове стоящему рядом – что ж, зато вместе с тем многие могли утолить жажду и наполнить свои желудки.

Добравшись до свинофабрики, Натан с Дашини обнаружили, что ворота стоят настежь, ящики разломаны в щепки, упаковки с беконом втоптаны в землю. Приземистые строения, где – в отдельных клетках – разводили свиней, наводнили созданные Натаном палтусы; и хотя сперва свиноматки в страхе визжали, а поросята вторили им, обеспокоенные расстройством своих матерей, вскоре их визг стал радостным, и планки загремели под копытцами воссоединяющихся семейств, вновь вкушающих свежий воздух. Да, действительно, несколько животных было взято толпой, убито и изжарено, однако наиболее крупным из них, похоже, революция понравилась не меньше, чем людям: они носились повсюду, налетая на стены, изгороди, выбивая оконные стекла и разрушая все, что могло быть разрушено.

Свиньи способны съесть человеческий труп, если найдут его, так что весьма вероятно, что на каждую съеденную свинью приходился съеденный человек.

XCIII

Стеклянная дорога взбиралась над высокими склонами Мордью, уходя вдаль и ввысь, но дома, владельцы которых силились продемонстрировать другим степень своего согласия с Господином путем имитации его работы, тянулись к ней множеством этажей, вздымаясь все выше и выше. Они росли вместе со статусом своих хозяев, так что лучшие из них лишь на несколько дюймов не доставали своими шпилями до стеклянного испода.

Натан подошел к двери самого высокого, с зарешеченными окнами и охраной: десять человек в железных доспехах, с пиками в руках – гарантия от гнева подступающей толпы, по меньшей мере в том отношении, чтобы обеспечить неприкосновенность двери, невзирая на охватившую город анархию.

Они скрестили пики, преградив им путь, но Дашини расплавила их при помощи черного огня. Хватаясь за свои забрала, поножи и оплечья, стражники повалились на колени; и когда они превратились в барьер, слабо шевелящийся на каменных плитах, Дашини расчистила путь при помощи магии, аккуратно разложив их по обеим сторонам, где их страдания причиняли меньше неудобства.

Натан не отрывал взгляда от Стеклянной дороги у них над головами – артерии, обслуживающей сердце Господина. Он вошел в дом и начал подниматься по первой лестнице, которую увидел.

Они шли вверх, при помощи Искры и ножа раздвигая в стороны детей и домашних животных, горничных и нянек, охранников, возмущенных тетушек, плачущих бабушек, а под конец – хозяйку и хозяина дома, пока не осталось никого, кто бы преграждал им путь.

Натан взбирался с этажа на этаж; комнаты становились все меньше, спиральные лестницы – все теснее и ýже, пока перед ним не оказалась последняя, приставная, ведущая на крышу.

Внизу все теперь застилал дым, похожий на туман, неторопливо клубящийся над поверхностью моря в холодное безветренное утро при отливе. Что бы ни скрывалось под пеленой, какие бы жестокости ни творили друг с другом подводные твари, ничего из этого не было видно. Что знает человек, стоящий на берегу, о судьбе рыб и крабов, кораллов и черных курильщиков в глубине океанических впадин?

Натан вытянул руки над головой – несмотря на высоту дома, ему едва хватило его роста. Он видел сквозь собственную плоть мерцание магии Господина и знал, что она не представляет для него опасности. Он привстал на цыпочки, словно мальчишка, тянущийся к гнезду с голубыми яйцами, в то время как он видел в жизни только бурые; и когда пальцы прикоснулись к Стеклянной дороге, он разломал ее, приложив не больше усилий, чем тот же мальчик, если он найдет только бурые яйца вместо голубых и, огорченный, сомнет их между пальцами.

Он немедленно уничтожил ее всю.