Город мертвого бога

Что, если бы холст являлся, по видимости и по сути, исключительно материальной вещью, которую можно показать и пощупать? Даже тогда его размер являлся бы спорным, поскольку любой принцип обладает бесконечной сложностью, состоя из меньших концепций. Например, «личность» – это один из видов «животных», которые являются видом «организмов», которые являются видом «вещей», а те представляют собой общий род, каковой следует различать от рода частного, оба из которых являются категориями, а определение категории требует целого сонма абстрактных терминов, каждый из которых имеет собственное определение, и так дальше и дальше без конца, так что можно считать чудом, что кто-либо вообще понимает речь другого, поскольку, для того чтобы понять значение чего-либо, требуется бесконечная цепь взаимозависимых значений, некоторые из которых мы можем лишь почувствовать интуитивно (например, значение предлога «из»). Вещественный мир, если рассмотреть его через увеличительное стекло или волшебную трубку, окажется подобен тому, как рассматривают пускай даже гладкий металлический шарик (например, дробинку или подшипник, которые, хотя и кажутся абсолютно сферическими и сияют на свету, вблизи оказываются выщербленными и исцарапанными так, что напоминают поверхность денудационной равнины или эродированный ландшафт). Затем, если все же удастся обнаружить один сравнительно гладкий участок, даже он окажется таким же, ибо при ближнем рассмотрении всегда будет шероховатым, и так все дальше, все глубже, без остановки, без конца. Точно так же, если подняться очень высоко, приняв вид орла или сокола, и затем посмотреть вниз на землю, то хотя мы и знаем, что ее поверхность шероховата, для нашего взгляда она предстанет гладкой. Так что же такое размер, когда мы знаем, что если изменить перспективу, то объекты сравнения, по которым мы можем судить о подобной вещи, окажутся не постоянными, но, напротив, вовсе ненадежными?

О том же предмете, продолжение – с рассуждением о внутреннем пространстве

Итак, холст одновременно так же велик, как весь мир и все, что в нем есть, и так же мал, как наималейшая вещь, рассматриваемая вблизи. Если будет высказано возражение, что холстовик не может быть размером с человека, поскольку он создан из оставленных невозможными зазоров в холсте, а размер самого холста равен всему существующему, то здесь есть непонимание того, что означает для чего-либо обладать размером, пересекающим различные сферы и даже проходящим внутри них. Холстовик есть тот, кто он есть, и если это согласно с его волей – быть явленным в вещественной сфере в том или ином размере, пускай даже и в смерти, – значит, это то, что должно быть, и никто не должен этого отрицать, что бы ни говорил ему его разум. Однако, если мы желаем сохранить здравый смысл, при всем том, что мы знаем о холсте, каким образом возможно, чтобы нечто, имея размер человека, содержало в себе все взаимосвязи между мириадами вещей во всех сферах? Это возможно, поскольку размер неограничен в обоих направлениях – наружу и вовнутрь, подобно направлениям вверх и вниз, и подобно им продолжается бесконечно, и даже если нечто кажется ограниченным в том смысле, что имеет предел в движении наружу, оно вечно продолжается вовнутрь, не заканчиваясь никогда. В этом внутреннем пространстве имеется место для всего существующего; и лишь потому, что человек видит глазами, а те не способны воспринимать во внутреннем направлении с той же полнотой, с какой воспринимают вовне, мы не способны понять этого интуитивно и нуждаемся в дополнительных рассуждениях наподобие тех, что были изложены выше.

О плотности предметов и ее соотношении с холстом