– Но…
– Но все не так страшно, как может показаться, – Даниил не дал Катерине высказаться. – Это тот самый национальный вопрос, который многие воспринимают остро, а многие – с чистым энтузиазмом исследователей. Считать Латвию в составе СССР безнадежно оккупированной, на мой взгляд, немного слишком. Учитывая то, что до этого она была то под немецким, то под шведским владычеством… Ну, это забавно, не более. Здесь до сих пор довольно много русских, около сорока процентов населения, у многих связи с Россией. Юрмала всегда была «своим» курортом, причем курортом элегантным. Мы с родителями ездили сюда несколько раз еще в советские времена… А ты? – И тут же вспомнил: – Ах да. Не ездила.
– Мы в Сочи бывали.
– А нам вот нравилось здесь, и устраивать разделение на человеческом уровне не очень умно. Хотя сейчас оно в основном в головах россиян, здесь давно не бывавших. Дескать, латыши настроены против русских… Ничего подобного. Всегда найдутся оголтелые националисты, которые готовы с пеной у рта доказывать, что русских нужно выставить за сто первый километр, однако люди умные понимают: страна многое получает за счет туризма и инвестиций. Здесь по-прежнему не ликвидированы последствия кризиса, с экономикой дела так себе, говорю это тебе как бизнесмен. Но работать тут можно, и жить можно, и люди хорошие… и, наверное, я тебя совсем заболтал, Катя.
Она даже вздрогнула от неожиданности.
– Нет. Почему ты так решил?
– Я всегда много говорю, а ты молчишь. Если я стану тебя утомлять, сообщи, пожалуйста, мне.
– Ты никогда меня не утомлял.
– Я помню, – кивнул Серебряков. – Мы с тобой как-то три часа просидели на Анжелиной кухне и болтали обо всем – о поэтах Серебряного века и о том, в каком супермаркете самая вкусная салями.
– Это был хороший вечер.
– Отличный. Пойдем дальше.
Катерину удивило, что он помнит такую мелочь – обычный разговор на чьей-то кухне, – однако, по всей видимости, что-то в том вечере зацепило Даниила, запало ему в память, и теперь ассоциация сработала, вытащив на свет божий давнее воспоминание. Вряд ли оно имеет для него великую ценность, Катя не обольщалась. Но она не собиралась размышлять об этом непрерывно и портить себе жизнь.
Когда у тебя плохое настроение, все вокруг может показаться мрачным, а потому Катерина решительно откинула воспоминания и суматошные рассуждения. Просто шла рядом с Даниилом по очередной улице, мимо крохотного рынка, где торговали вездесущими сувенирами, мимо летних террас многочисленных кафе. Деревянные столы, тенты от солнца, под которыми сидится долго и хорошо, в витринах – лампы с янтарными абажурами, смешные куклы в народных узорах, громадные хлеба и булки в пекарне, откуда пахнет на всю улицу. Катерина и не подозревала, что подобные запахи могут отыскаться в городе. В деревне – да, там воздух почище, в подмосковных городках – тоже вполне, вот в Жуковском знакомая пекарня так пахнет, но не в самом же центре. А здесь как будто и не загазованный воздух, и машины по шоссе не ездят… Девушка сказала об этом Даниилу.
– Здесь еще не экология. Вот дальше в Европе – там все на этом помешаны. – Хотя он знал, что Катерина новичок в этих делах, и объяснял ей, по сути, простые вещи, голос Серебрякова не звучал снисходительно. – В рижском аэропорту хотя бы кролики не живут – а в Ганновере, к примеру, живут, спят на травке и размножаются. Нет предела совершенству.
Но Катерина ему все-таки не поверила. Если в центре пахнет не бензином, а цветами и хлебом, это, наверное, все-таки говорит о некоторых успехах экологии. После шумной Москвы, обдающей визитеров бензиновыми парами, как пьяница – перегаром, Рига смотрелась непривычно чистой. А всего-то час лететь…
По «вкусной» улочке вышли к следующей площади – Домской. Даниил, окончательно вошедший в роль гида, рассказал, что раньше здесь все было застроено, и только в девятнадцатом веке снесли часть старых домов и освободили обширное пространство, подчеркнувшее величие Домского собора. Так и сказал – подчеркнувшее.