Город на холме

И тут раздался плач. Обычный плач голодного рассерженного младенца. Прежде чем я поняла, что происходит, стоящие рядом со мной люди подняли головы, потому что звук шел сверху. Малка стояла на крайнем в длинном ряду кресле где-то в десяти метрах от стойки. Понятно, что она не решилась пробиваться с ребенком через такую огромную толпу, а поступила куда разумнее. Ее-то отовсюду видно. Шрага снял ее с кресла, но на пол не поставил, так и продолжал держать на вытянутых руках и смотреть вверх. Аплодировали все – и немка за стойкой, и люди на чемоданах, и уборщик со своей щеткой, которая пищала и мигала, как живая. Я сидела на брошенной Шрагой сумке, счастливая, но изрядно вымотанная. Реувен замолчал, видно набираясь сил для следующего захода, и я услышала, как Шрага говорит тихо, но с интонциями тарана, бьющего в крепостные ворота.

- Вот. Ты. Посвящена. Мне. По закону Моше и Исраэля[220].

Он что-то вложил Малке в руку, я не разглядела. Найдется же здесь два совершеннолетних еврея, которые могут быть свидетелями. Толпа опять взорвалась одобрительными разноязычными криками, а напротив мюнхенского рейса появилось слово DEPARTED. Не выпуская Малки, он подошел ко мне. Протянул руку, помог встать.

- Прости, Офира.

Уже простила.

- Ты можешь сказать, где тебя носило три дня?

- В Хевроне.

- И что ты там делал?

- Молился.

Нет, ну вы видали праведника.

* * *

Следующие полгода я вспоминала, какого это – суетиться над младенцем. Целый кусок моего материнства, замороженный берегущими рассудок свойствами человеческой психики, оттаял в памяти и начал болеть. Зачем же я предала Ронена, когда он был маленьким, ничего не понимающим комочком? Любая мама лучше, чем никакая, разве что агрессивная не лучше, а агрессивной я не была никогда. Была оглушенной, заторможенной, не видящей мира за пеленой собственных слез. Но я бы никогда не сделала ему ничего плохого. Зачем же я его отдала? Если бы не это, то он не расстался бы со мной так легко двадцать лет спустя. Идеологические разногласия это только повод. Он не умеет ни назвать, ни понять почему, но ему просто со мной больно. К лету 2006-го я поняла, что жизнь подарила мне второй шанс, и что этот шанс я не собираюсь упускать.

И тут началось на северной границе. Я родилась в Войну за Независимость, служила в Шестидневную, овдовела в войну Судного Дня. Живое пособие по истории. За каждые несколько лет спокойной жизни мы платим рядами солдатских могил. Чьей-то радостью, чьей-то надеждой, чьим-то смыслом жизни, погребенными под этими плитами. Впрочем, последние пять лет нашей жизни я бы спокойными не назвала.

Шрага получил повестку и ушел, “успокоив” нас тем, что резервистов направляют в Газу, чтобы высвободить регулярные части для Ливана. Можно подумать, Газа зашибись какой курорт. Через два дня меня около библиотеки подкараулил Натан Стамблер, которого я с трудом узнала без пейсов и традиционной одежды. Я не должна волноваться, если им – официальной семье – о чем-нибудь сообщат, я узнаю об этом немедленно. Я мысленно высказала Шраге все, что я думала о том, что он до сих пор не сподобился официально зарегистрировать свой брак. У вдов и сирот есть кое-какие льготы, но для этого надо быть официальной вдовой. Вернется с фронта, я его сама убью. А потом пусть женится на здоровье.

В северных городах рвались на улицах ракеты и снаряды, гибли люди и к Малке приехала из Хайфы ее подруга с двумя девочками, примерно ровесницами близнецов. Не берусь судить, что там было причиной, что следствием. Кончилось все тем, что Малка уступила им свою комнату, взяла Реувена подмышку и пришла жить ко мне. Единственный, кто этому не обрадовался, был Аттикус. Реувен считал кота венцом творения и не хотел играть ни с чем больше. Ребенок со скоростью метеора ползал по квартире, и исследования пространства всякий раз приводили его на кухню к кошачьим мискам. Здесь Реувен обычно начинал петь сиреной, приглашая Аттикуса на совместную трапезу. Однако кот мой тоже был не фраер и на время реувеновых прогулок предпочитал отсиживаться под кроватью, а то и вовсе за шкафом. Мы заполняли время, чем могли. Время от одного звонка до другого. Он позвонил всего четыре раза. Первый раз трубку взяла Малка, поставила на громкоговоритель, чтобы я могла слышать, и состоялся следующий многосодержательный диалог:

- Кормят?

- Да.

- Спишь?

- Да.

- Не болеешь?

- Нет.

- Стреляют?

- Не больше, чем всегда. Что такое по-русски “у-ро-ю-гни-да”?

- Это то, чем вы там сейчас занимаетесь. Больше тебе знать не надо.

- Малка, я…