Город на холме

Глаза в зеркале заднего вида удивленно расширились, а я не удержалась и рассмеялась. Вид у него был такой же, как у этих идиоток на блокпосту зимой, когда я начала “снимать”. Я лишние десять лет проживу только за один этот момент безмерного удивления. Ничего, ему полезно.

- Не понимаю, где ты видишь проблему. Гиора, например, все устраивает, а он ей родной отец.

Гиора! Нашел себе моральный авторитет! Нет, я не хочу сказать ничего плохого, человек он в целом приличный, и дочь любит, и много ей помогает. Но за всю свою долгую и разнообразную личную жизнь я не видела такого ловеласа и бабника. Из России, из России, а даст фору любому сабре. Там каждые полгода новая любовница, все не меньше чем на двадцать лет младше и одна другой красивее. Конечно, на этом фоне Шрага смотрится очень даже. На себя лично он практически не тратит, выполняет не слабую долю домашней работы и ухода за детьми, и при этом не то что не ходит, но даже не смотрит налево.

- Я тебе так скажу. Если Малка плачет оттого, что ты сказал – ты уже неправ. Все. Разговор окончен. Как избежать таких ситуаций, я уверена что ты разберешься. Твоя же жена. Хочешь резко высказываться – пожалуйста. В синагоге, на стройке, даже мне, ради Бога. Но не Малке. Ты главный человек в ее жизни, она тебя любит без памяти и чтит больше, чем тебе полезно, и все, что бы ты ни сказал, воспринимает как абсолютную истину. Даже если ты несешь абсолютную чушь.

Может быть, я сама слишком резко высказалась, надо бы как-нибудь смягчить. В конце концов, он действительно на высоте как муж и как отец, и любит Малку, и со всем справится. Слова застряли у меня в горле, потому что совсем близко раздались выстрелы, справа от меня лопнуло стекло, я инстинктивно подняла правую руку, закрывая лицо. Где-то между подмышкой и грудью я почуствовала резкий ожог, потом стало холодно и мокро. Детский плач, выстрелы и треск пластмассы слились в один непереносимый шум, что-то разбухало у меня внутри, затрудняя дыхание. Я перегнулась через сидение, нависая над автокреслами с детьми и цепляясь за спинку сидения непростреленной левой рукой. Какое счастье, что Малка села спереди. Но почему у меня не получается говорить? Я же пытаюсь сказать, что я держусь, я в порядке, почему выходит какой-то клекот вместо слов?

* * *

Я очнулась на улице. Темное звездное небо над головой. Правый бок как деревянный, я его не чувствую. И маска на лице, и толстый голубой шланг из маски. Так, значит, я жива. Поскриплю еще, есть ради кого. Звезды над головой качнулись и канули во тьму. Их затмила мигалка от амбуланса. Из темноты возник Шрага, я еще никогда не разговаривала с ним лежа на спине. Он еще ни разу не казался мне таким огромным. И никогда его лицо не было таким гранитным. Он взял меня за руку.

- Я поеду в больницу с тобой.

Счас! Он всерьез уверен, что врачи не справятся без его пригляда. Вот самомнение! Но если он собрался со мной в больницу, значит, больше никто не пострадал. Пусть идет к своей жене и детям, утешает их и поддерживает. А мы с врачами как-нибудь справимся. Я погладила его по руке и как могла энергично замотала головой.

- Ты не хочешь, чтобы я ехал?

Что бы такое придумать, чтобы он чувствовал, что он мне помогает? Я подняла вверх левую руку и нарисовала в воздухе контур кошачьей головы с треугольными ушами.

- Аттикус?

Я закивала.

- Да, да, конечно.

Пока меня не погрузили в амбуланс, я держала его руку, не могла себе отказать. Мне было так холодно, а она была такой теплой. Я всегда гордилась тобой, Шрага-в-какой-то-степени-бен-Офира. Даже когда у меня не было для этого никаких видимых оснований. Там, где все видели агрессивного необучаемого мальчишку с прескверным характером, я разглядела самый что ни на есть звездный материал. Бесстрашный, бескорыстный, не способный на обман, ни признающий слова “не могу”. Ни с кем другим я бы не стала возиться. Никого другого не пустила бы в свое сердце и свой дом. Любого ребенка я бы закрывала от пуль, любого, слышишь, меня отец так воспитал, что ни один человек не рождается преступником и террористом. Но твои дети – любимые. Потому что твои.

Глава 10 Шрага

Передо мной возникла высокая седая женщина в темно-зеленой хирургической спецодежде.

- Вы сын?

- Да.

- Мы ничего не могли сделать. Тотальный гемоторакс и спадение обоих легких. В правом боку у нее было четыре пулевых отверстия, но пули мы извлекли только две.

Две пули. На одной было написано – Реувен Стамблер. На другой – Виктория-Офира Стамблер. Она их остановила.