Город на холме

Да, если пустить сюда мам с кульками, то никакого бульдозера не надо, дорожка сама по себе появится. Когда еврейская мама хочет заботиться о своем ребенке, то она без стеснения звонит командиру его батальона, и даже сотня террористов ей не помеха. Офире не помешала даже собственная гибель. Когда я увозил книги, то обнаружил на одной из полок конверт, адресованный Малке. О том, что нельзя читать чужие письма, я впервые услышал, стоя в этом самом салоне. Ни дома, ни в школе меня на эту тему не просветили. Прочел уже после Малки, с ее разрешения. Письмо начиналось и кончалось теплыми ласковыми словами, а в середине шло штук сорок аккуратно пронумерованных инструкций, как, например:

Не давай ему книг с плохим концом, он не всегда отличает вымысел автора от реальности и потому расстраивается.

Постарайся, чтобы он не увлекался жареным мясом и копченостями, это не полезно

и (шедевр!)

Проследи, чтобы он не терял контактные линзы.

- Завтра приеду с бульдозером на платформе.

Благословен коммерческий директор концерна, закупающий новое оборудование задолго до того, как вышло из строя старое.

Дорожные работы не были моей основной специальностью. Для начала требовалось хотя бы выкорчевать кустарник и разровнять полотно. Нормальное дорожное строительство предполагает стоки и дренаж, иначе даже в нашем климате через какое-то время дорога начнет оседать и расползаться. Придется строить нечто временное, чтобы пережило хотя бы одну или две зимы, а там поселение легализуется, и будет заключен контракт с нормальной строительной бригадой.

Я включил мотор, и бульдозер медленно пополз по невысоким холмам. Овцы с интересом оглянулись на неведомую машину и спокойно продолжили жевать. Два пастуха-араба, один подросток, другой постарше, начали возмущенно орать, сохраняя, тем не менее, безопасное расстояние. Стоявший между ними и бульдозером Алекс выстрелил в воздух.

- Не трать патроны. Сейчас сюда вся деревня явится. Посмотри, он уже на телефоне.

Старший из пастухов вызывал по мобильнику подкрепление. А мы не могли. После Гуш Катифа и Амоны эти мальчишки не доверяли людям в форме, и я не мог их винить. Позвав подкрепление, мы рисковали тем, что нас всех покидают в скотовозки, и на этом все закончится. Ирония состояла в том, что умирать я уже не хотел, но такой исход становился все более и более вероятным.

Их явилось человек тридцать, мужчин где-то половина, остальные женщины и подростки. Оружия я ни на ком не заметил, но это не значит, что его не было. Иностранцы тут тоже были, двое или трое. Свидетели оккупации и угнетения Израилем мирных палестинцев. Сейчас начнется. Я не понаслышке был знаком с арабской привычкой начинать перечислять все обиды, нанесенные им “от короля Яна Собеского”, вместо того чтобы дать четкий ответ на простой вопрос. Про короля Яна Собеского я впервые услышал от тети Дворы в Цфате. Судя по ее рассказам, бабушка Бина-Ходел была женщина доброй, но языкатой и при этом любительницей крепких выражений. В поисках подходящего словца или цветистого описания она, не колеблясь, мешала в одном предложении идиш, польский, и услышанный на улице иврит. Тетя Двора рассказывала, а я вспоминал свою маму – молчаливую, забитую, боящуюся лишний раз рот открыть. Что он сделал с ней, чего не сумели сделать с бабушкой Биной даже несколько лет гетто и лагерей?

Они столпились прямо перед бульдозером и начали наперебой голосить. Им даже не понадобится в меня стрелять или всаживать нож, от их криков и так расколется голова. В Ливане бульдозер сильно тряхнуло взрывом, и я неудачно приложился головой. С тех пор в любой момент могла выскочить из-за угла пульсирующая боль, да еще с кровью из носа. И зрение ухудшилось настолько, что без контактных линз вне дома я уже не мог обходиться. А мое единственное лекарство – маленькая рука, пахнущая детским кремом и молоком, – далеко отсюда, и правильно, что далеко. Я выключил мотор.

- Пусть говорит кто-нибудь один. На иврите. Тихо. По делу.

Что самое интересное, они утихли. Или я показался им человеком, которому нечего терять, или просто звезды прошлой ночью так выстроились, но от толпы отделился мужчина средних лет, выглядящий солидней и богаче односельчан, и шагнул к бульдозеру. Я остался сидеть в кабине. Пусть стоит, задрав голову, и отчитывается.

- Я Билаль Тамими, заместитель мухтара.

- Где мухтар? – оборвал его я. Не то, чтобы меня это интересовало, просто не хотелось, чтобы он расслаблялся.

- Болен. Мы хотим знать, что происходит. Это наше пастбище. Жители Дейр-Каифат пасли здесь овец и при турках, и при англичанах, и при иорданцах, и при евреях. Мы всегда жили с евреями в мире.