Город на холме

Медленно двигаясь, Нотэ оделся, собрал с пола грязное белье и мы вышли из спальни. На кухне он сел в той же позе, обхватив руками поджатые к телу колени. Снова глаза в стену. Я вскипятил чайник, заварил чай русским способом, как научила меня Малка. Совсем другой вкус, чем из пакетика.

- Нотэ, мне кажется, тебе плохо.

- Ты только сейчас это заметил? Мне очень плохо. Я себя ненавижу. Я весь мир ненавижу. Каждую минуту, когда я не сплю, я сам себе противен. Я противен окружающим и тебе в том числе. У меня даже нет сил умереть как следует.

Это не спектакль. Ему таки плохо. Мне тоже в его возрасте не было сладко. Но я не помню, чтобы я когда-нибудь хотел умереть. Наоборот, я хотел, чтобы умерли все, кто мне по каким-то причинам мешал или просто не нравился.

- Почему ты не сказал мне, что тебе плохо?

- Тебе? Шрага, о чем ты? Ты же не испытываешь ко мне ничего кроме презрения. У тебя это на лице написано. Как только ты понял, что тебе не будет от меня толку, ты перестал меня замечать. Почему от меня нет толку, ты даже не поинтересовался.

- Хорошо. Я сейчас задаю тебе прямой вопрос – что происходит?

Он замолчал. Было слышно только, как зубы стучат о край чашки.

- Как ты думаешь, где я был, когда не был дома?

- В доме учения. Ты готовился к бар мицве.

- А ты знаешь, кто готовил меня к бар мицве?

Понятия не имею.

- Нет, не знаю. А это важно?

- Не важно. Ты все равно не поверишь.

- Почему я должен тебе не верить? Ты никогда не лгал.

- Мне так нравились эти занятия. Он… выслушивал меня. Я думал, что хоть одному человеку не все равно. Я… он… обнял меня и… дотронулся там, где запрещено. Я испугался. Я думал, что мы грешим. Он сказал… окунись в микву и очистишься. Он… стал делать это каждый раз. Он… сказал, что это не грех, если приятно нам обоим.

Нет! Господи, нет! Сделай так, чтобы этого не было!

- Дальше рассказывать? – донеслось до меня как сквозь вату.

Что там может быть дальше, что?

- Когда я отметил бар мицву, он отдалился от меня и взялся обучать другого мальчика помладше. Не знаю, возможно ли презирать меня сильнее, чем ты уже презираешь, но я скучал по нему. Не по тому, что запрещено, а просто по возможности разговаривать с ним. Я очень страдал. После Песаха он снова позвал меня. Он сказал, что не перестал любить меня, а просто замотался. Он сказал, что мы пойдем в отель Инбаль, и там никто не будет нам мешать. Я пошел. Я не мог ему отказать. Там было очень красиво и кровать такая большая, что весь наш класс можно было на нее уложить. В холодильнике было много бутылочек. Это называется мини-бар. Я выпил… не помню сколько… не помню чего.

- И что?

- Он сделал со мной… тоэва[107]. Мне было очень больно, кровь текла. Теперь я умру. Как сказано – смерти преданы будут.

Все. Накрылась моя поездка. Я не вправе его оставить в таком состоянии. Если составить очередь из всех людей, имеющих право на меня, то хвост будет как на блокпосте. Только Нотэ в этой очереди стоит раньше Малки. Как я в этот момент себя ненавидел. Это я толкнул его к растлителю своим эгоизмом и высокомерием. Я, уверенный в собственном превосходстве, списал его в утиль, как неисправное оборудование на стройке. Мне было легче и приятнее все свободное время проводить у Малки в постели, чем разобраться, что происходит с моим братом. Всевышний совершенно прав, что наказал меня, я и этих шести месяцев счастья не заслужил. Правда, наказать меня можно было каким-нибудь менее топорным способом, так, чтобы Малка не пострадала. Чем я могу ему помочь прямо сейчас? У меня нет ни мудрости, ни знаний, ни такта, я и со своими-то эмоциями не знаю, что делать. Но кроме меня у него никого нет. Я нашел его руку, он не успел ее отдернуть. Господи, какая она ледяная и безжизненная. Как будто он уже умер.

- Он предупреждал никому не говорить. Он сказал, что люди не поймут. И особенно предупреждал не говорить тебе.

Надо же, что я такого сделал, чтобы удостоиться особого предупреждения?

- Он сказал, что ты жесток и развратен, как все хилоним[108]. Что ты будешь меня за это бить.

Если бы я мог так же смеяться над лицемерием, как Офира. Я развратен, я, никого в жизни не любивший кроме Малки, ни о ком больше не мечтавший. А этот выродок, растливший подростка в доме учения, среди шкафов со святыми книгами – не развратен. Но я не могу смеяться. Слишком больно.

- Так тебе… не противно?

- Что не противно?

- До меня дотрагиваться. Я же позволил… тоэва. Я сам виноват в том, что согрешил.

Вот она, вторая рука, такая же ледяная и неживая.

- Ты не согрешил. Ты не виноват. Все виноваты, но не ты. Я предал тебя, а он воспользовался. Если можешь, прости меня. С этого момента, ты – моя главная задача. Что я должен сделать, чтобы ты не хотел умереть?

- Посиди со мной. Не уходи.