Город на холме

− Кого ты знаешь, Шрага? Кирьят-арбскую элиту, сливки нашей общины? Своего тестя, узника Сиона и профессора? Ты не представляешь сколько всякой… неприемлемой публики в хвосте алии понаехало.

− Ну так вся страна откуда-нибудь понаехала. Так оно интереснее. Ты не представляешь, что такое закрытое гетто, куда никого не впускают. Оно превращает евреев черт знает во что. Неевреев, наверное, тоже, но я в нееврейском гетто не жил, поэтому сказать не могу.

Со стороны Дейр Каифата послышался мини-взрыв, кто-то там с петардами баловался. На звук Алекс даже головы не повернул, продолжал заниматься своим делом, только сказал мне:

− Насчет на своих наговаривать – ты за собой последи.

Иногда Тали не выдерживала запрета и приезжала на объект. Наравне со всеми трудилась, таскала, копала, сажала, чистила, красила. На все возражения отвечала словами Розмари Коэн:

− Но это же мой дом.

* * *

Аттикус умер осенью 2009-го, в самый разгар сезона сбора оливок. Последние несколько месяцев он уже плохо ходил, лапы заплетались, но он не шел на руки ни к Малке, ни к Натану, которого отправили из армии в отпуск по ранению. Ветеринар сказала, что ему не больно, он просто старый. А если он не страдает, значит о том, чтобы усыпить его, не может быть и речи. Я старался не думать о том, что будет, когда меня в следующий раз призовут на сборы. Что я им скажу? Что я прошу отсрочку, потому что ухаживаю за старым больным котом? Такого в военном мисраде еще не слышали.

Он потерял силы, но не потерял достоинства и чистоплотности. Не в силах дойти до лотка, он еле слышно подмяукивал, я вставал и нес его, куда велено. Ночью я проснулся от знакомых звуков и понял, что этот раз последний. Он не хочет в лоток. Он просто умирает и боится остаться один. Я сидел на полу, подложив одну руку ему под живот, где под короткой шерсткой прощупывались старческие худые ребра, а другую положив так, чтобы его голова оказалась у меня в ладони. “Не бойся, она ждет тебя в Ган Эдене”, − утешал я, чувствуя, как отчаянно борется со смертью живое существо у меня на руках. Он вытянулся и перестал дрожать, а я продолжал сидеть над ним. И только когда Малка неслышно подошла и дотронулась до моего плеча, я осознал, что Аттикус мертв, а у меня лицо мокрое от слез.

Наверное, со стороны это выглядело нелепо. В мире столько настоящего горя, а я плачу над мертвым котом, как старая дева. Как хорошо, что есть хоть один человек, перед которым я не боюсь потерять лицо, быть нелепым и неадекватным. Мы втроем поехали хоронить Аттикуса на краю оливковой рощи, у подножия холма Офира. Как приятно ехать по дороге, которую сам же и прокладывал. В роще расположилось несколько арабских семей с детьми и одеялами, тут же паслись два ослика – серый и белый. Если для масла оливки можно собирать и механическим способом, то столовые оливки не соберешь иначе, чем руками или обтрясая дерево. Я ни в коем случае не специалист по оливкам, но эти вещи в нашей стране не знают только ученики особо закрытых йешив и пациенты специальных заведений. Взрослые проводили нас не слишком приветливыми взглядами и продолжили собирать. Я остановил машину. Малка на всякий случай осталась внутри, а мы с Натаном принялись копать сухую землю в две лопаты. Автоматы висели у нас поперек спин. С холма скатились двое ребят.

− Вам помочь?

Взгляд в сторону оливковой рощи.

− Да они не мешают, – ответил я. – Пусть собирают свои оливки, лишь бы гадостей не делали.

− Если что, стреляйте, мы придем.

− Спасибо.

Гадости не заставили себя ждать. Я вскинул глаза на дорогу и увидел там два микроавтобуса с мегафонами на крышах. Машины были увешаны палестинскими флагами и анти-еврейскими лозунгами. При виде машин я напрягся, но при виде пассажиров моментально успокоился. Иностранные и израильские активисты, никто не вооружен, большинство женщины. Конечно, их присутствие неприятно, но нам ничего не угрожает. Они слонялись по роще, фотографировали и снимали форпост на холме, кто-то играл с арабскими детьми. Две девушки, на вид американки, таки занялась чем-то полезным и принялись перебирать собранные оливки. Мы с Натаном продолжали копать. Малка вышла из машины, принесла нам по банке колы.

− Надо же, господа поселенцы заняты физическим трудом. А я уже подумал, что вы умеете только разрушать.

Высокий, поджарый, седой израильтянин в очках. Университетский профессор или кинорежиссер, больше некому.

Малка коснулась моей руки кончиками пальцев.

− Шрага, мы заняты. Мы Аттикуса хороним.

Да не буду я его бить. Если бить за каждую сказанную гадость, то ни на что другое времени на останется. Но мне показалось, что я его узнал. В конце концов, чем я рискую?

− Профессор Йонатан Страг. Добро пожаловать в поселение Гиват Офира.

Пауза.

− Не надо пугаться, – продолжал я, с ожесточением вонзая в землю лопату. – Вы достаточно известный человек в узких кругах. Не надо думать, что поселенцы −дикие обскуранты и не умеют пользоваться интернетом. А я еще имею честь знать вашего сына Ури.