Город на холме

Гитте Лея разговаривала со мной, как старшая сестра с маленьким мальчиком, которому надо объяснять простые истины. Не могу сказать, чтобы эти истины были мне очевидны. Как Гитте Лея сама сказала, отец здоров, а значит, вполне в состоянии обслужить себя сам. Если он не будет нагружать сердце и сосуды лишним весом (сверх того, что уже есть), то у него есть все шансы дожить до ста двадцати. Ладно, пусть мама туда ходит, если считает, что это ее долг. В конце концов, если отец опять решит использовать ее в качестве боксерской груши, ей есть куда уйти. Младших детей она туда не водит, и слава Богу. Кстати, интересно, с кем они остаются?

− Итак, они были у вас на шаббат…

− Был большой скандал. У реб Акивы и моего отца любимая тема для разговоров, что Всевышний наказал их детьми − грешниками, отступниками и осквернителями Имени. Причем, реб Акива считает, что его наказали суровее, раз у него таких детей большинство, а у нас Фейга пока что одна.

Как сказал бы Натан, очень мило, но ничего нового. Это его любимая присказка.

− Ваша мама встала из-за стола и сказала, что не останется там, где злословят ее детей. Что вы, ваши братья и сестры − это главная радость ее жизни и единственное добро, которое ваш отец ей сделал. Повернулась и ушла.

− Господи, куда ушла? В Рамот пешком?

− Да нет, зачем же так далеко? В вашу квартиру. А реб Акива ночевал у нас. С тех пор как ваша квартира опустела, ваши братья с семьями регулярно приезжают из Европы и Америки. Им теперь есть, где остановиться.

Ну хорошо, отец здоров и не одинок, а я там совершенно не нужен.

− У меня уже целая папка вырезок из газет по Фейгиному делу. Я не верю тому, что она про вас говорит, но все равно противно. Зачем она это делает?

− Гитте Лея, не будь такой наивной. Никто этому не верит. Всем ясно, что “Бе-целем” и нанятый ими адвокат делают на Фейгином несчастье политический навар. Не было бы меня, был бы какой-нибудь другой солдат. Их главная задача − опорочить и деморализовать ЦАХАЛ. Об интересах своей клиентки этот адвокат думает в последнюю очередь, если думает вообще. Фейгу, конечно, жалко, но ты уже делаешь для нее все, что можно. Все, мы приехали.

* * *

За каждый дом в Хевроне мы платили не только звонкой монетой, как принято во всем мире, но и пролитой кровью, и унижением, когда на глазах у арабов нас оттуда вышвыривала полиция. Но дом, где Хиллари семь лет назад рожала на каменном полу, удалось отстоять. Назвали его а-Мокед. Эпицентр. Ground Zero. Он охранялся солдатами и стал пятым постоянным еврейским поселением в Хевроне после Бейт-Аадассы, Авраам-Авину, Бейт Романо и Тель Румейды/Адмот Ишай. И когда спросили, кто добровольно пойдет охранять Эпицентр, родилась одна из тех легенд, на которые так щедр Хеврон. В первой пятерке вперед шагнул суданец. Он пришел в нашу страну пешком, таща на спине младшего брата. Вся остальная семья остались там, в Дарфуре. Вернее, от их тел мало что осталось после того, как джанджауид сковали их всех одной цепью, загнали в деревенскую школу и сожгли.

− Ты их так ненавидишь? − спросили его, показывая дулом автомата на ближайший арабский дом.

Суданец жил у нас уже не первый год и давно понял, что евреи любят задавать идиотские вопросы.

− Гиену ненавидь, не ненавидь, она от этого гиеной быть не перестанет, – это было сказано тоном человека, не понаслышке знакомого с гиенами, как с четвероногими, так и с двуногими. – Мне на них на…ть. Но я не хочу, чтобы убивали вас.

Он не хочет. Наше собственное правительство, обменявшее нашу безопасность на обещания, которые никто не собирается выполнять – не возражает. Профессора, голливудские звезды, религиозные деятели не видят в убитых евреях никакого препятствия к миру. А он, видите ли, не хочет. Так, а теперь все на него дружно посмотрели. И запомнили. Он живым войдет в Ган Эден[292].

В Эпицентре поселились две семьи с детьми, несколько холостых ешиботников и наша новая радиостанция – Галей Хеврон – Хевронские Волны. Вещаем прямо из Эпицентра на всю неделимую Эрец Исраэль без коммерческой рекламы. Присоединяйтесь к нам на частоте 89.3. Этот проект держался на нескольких энтузиастах, в первую очередь на Хиллари. Сколько раз, настраивая в машине радио, я слышал знакомый голос с американским акцентом:

− Соблюдающих запрет на женское пение приглашаем присоединиться к нам через пять минут. А сейчас музыкальная пауза.

Кроме музыки там всегда было что-нибудь острое и злободневное, вроде обсуждения допустимо ли по алахе принимать деньги и моральную поддержку от американских евангелистов. Каждую неделю Хиллари подавала левое во всех смыслах дежурное блюдо, вроде директора организации “Раввины за права человека” или одной из основательниц Махсом Уотч. Иногда Хиллари просто давала им высказываться, и человек спохватывался слишком поздно. Иногда умело расставленными вопросами вынуждала признаться, что они считают основание еврейского государства исторической ошибкой. У этих снобов и мысли не появлялось, что женщина с покрытой головой может еще иметь кое-что в голове.