Город на холме

Она права. Не выпускать его руки. В конце концов с Биной у меня получилось. Я старался не реагировать на глупости и лживые бабе-майсы, которые она повторяла. Я не высмеивал, не кричал, не говорил лашон а-ра. Пусть дойдет своим собственным разумом. И сейчас она согласилась пользоваться мобильником, носит йеменские серьги с подвесками (сефарды не эрлихер йидн[112], и не подобает дочери уважаемого человека, бла-бла-бла-бла-бла) и записалась в библиотеку. С Нотэ, конечно, будет сложнее, но все, что я могу, я сделаю.

− Когда вы его арестуете? – спросил я у Розмари и слишком поздно вспомнил, что я ей не начальство, и отчитываться мне она не обязана. Сейчас именно это я от нее и услышу.

Вместо ответа она высунулась в коридор, позвала Нотэ обратно в офис и заявила ему:

− Нам понадобится твоя помощь.

− Что вы еще от него хотите? − взвился я. − Вы хотите, чтобы мальчишка, жертва преступления, делал за вас всю работу?

− Мы хотим взять преступника с поличным. Для этого Нотэ должен выйти с ним еще на одну встречу. Естественно, под нашей защитой и с записывающим устройством.

− А если Нотэ этого не сделает?

− Мы произведем арест по факту жалобы. Суд отпустит его под залог, и он скроется из страны. Но если мы схватим его “со спущенными штанами”, то никакой залог ему не светит.

Все это, конечно, замечательно, но “спускать штаны” придется не только преступнику, но и жертве. Отпадает. Хватит с Нотэ уже того, что он перенес.

− Вам придется пойти на этот риск, – заявил я. – Вы не можете шить ваше дело ценой нанесения жертве еще большей травмы. Вы имеете дело с ребенком, и чтобы задействовать его в операции, вам нужно согласие опекуна. Я вам этого согласия не дам. А наш отец даже разговаривать с вами не станет.

Розмари полностью проигнорировала меня и мою тираду и обратилась к Нотэ.

− Как ты думаешь, Нотэ, ты будешь в силах нам помочь?

− Шрага же вам сказал…

− Шрагу мы уже выслушали. А теперь будет справедливо, если мы выслушаем тебя. Наверное, у тебя есть свое мнение.

− Значит, я должен буду пойти с ним в отель, и когда он начнет ко мне приставать, вы придете и арестуете его?

− Да, – тут Розмари пошарила в ящике стола и достала оттуда обыкновенную черную пуговицу. – Как ты думаешь, что это такое?

− Пуговица.

− Не только. Здесь маленькая видеокамера. Ты повесишь свой пиджак так, чтобы пуговица смотрела на кровать, и все запишется.

− Я готов, – сказал Нотэ. – Я это сделаю.

Розмари выжидательно на меня посмотрела.

− Я сказал нет.

− Идите домой. Вам обоим стоит подумать.

Мы вышли из полицейского участка, и только тогда Нотэ поднял на меня глаза.

− Ты на меня сердишься?

Да не мог я на него сердиться.

− Я за тебя боюсь. Ты опять окажешься в опасной ситуации, наедине с человеком, который надругался над тобой.

− Уже не наедине. Ты сам говоришь, надо не быть жертвой и защищаться.

− Я не имел в виду идти с ним в отель еще раз.

Нотэ спал, уткнувшись лицом в подушку. Судя по его лицу, сны ему снились приятные. Ему снился мир, в котором он не жертва. Сегодня он впервые поверил, что это возможно. Я сидел на своем матрасе, обхватив руками колени и стараясь не раскачиваться. Что делать? Как выбрать меньшее из двух громадных зол? И ведь не спросишь его, что ты, Нотэ, предпочтешь – остаться наедине с насильником или не остаться, но видеть его лицо в каждом окне, из каждой машины и медленно сходить с ума? Таких вопросов детям не задают, так что решай, Шрага, сам, как поступить с ребенком, доверившимся тебе, хоть ты этого и не заслужил. Я вспомнил хевронскую крышу. Решение так себе, но вовремя принятое лучше решения блестящего, но опоздавшего. Было бы прекрасно подстрелить его, никуда не прыгать, не умирать от отвращения, не просить у Хиллари туфлю, не подводить командира, не сидеть в тюрьме. Но непростительно было бы дать ему убежать. Так и здесь. Если что-то зависит от Нотэ, то я не должен препятствовать ему это сделать. Иначе он останется задавленным, а отцом или мной, это уже не важно. Если завтра он не изменит своих намерений, я все подпишу.

Я так и не смог заставить себя посмотреть видео, заснятое скрытой камерой. Из того, что Розмари мне рассказала, я понял, что Мандельбаума засняли на отельной кровати в очень непотребном виде, а в самый ответственный момент Нотэ подхватил пиджак со стула и бросился в ванную, симулируя приступ рвоты. Сьемки были готовы к предъявлению суду, Нотэ был – вроде бы – готов давать показания, оставалось самое приятное – арестовать.