Город на холме

Пауза. К такому они были явно не готовы. Честно говоря, я и сам не считал себя способным на такой экспромт. Неужели я действительно умнею, как Розмари сказала?

− А дальше?

− А дальше вы нас отпустите.

Они опять посовещались и председатель суда огласил:

− Суд принимает твои условия. Вас отпустят, когда ты отбудешь наказание.

Я свернул куртку в скатку и сунул ее в руки Натану, выразительно на него посмотрев. Слава Богу, только он один понял, что в нее было завернуто. Я стал раздеваться, и от меня не ускользнуло отвращение, промелькнувшее у многих на лицах при виде моих шрамов от арабских ножей и цахаловской бирки. Уже после демобилизации я продолжал ее носить. Конечно, там хватает и тупости, и разгильдяйства, не говоря уже и об откровенно аморальных приказах, но эта организация спасла больше еврейских жизней, чем любая другая. И все то время, которое я там провел, я провел именно за этим недуховным делом – защитой еврейских жизней. Если им это противно – пусть это на их совести останется. Если бы здесь стоял солдат русской или американской армии, избавивший их от нацистов, они бы не посмели делать такую козью морду. Хуже гоя, сказал Залман. Действительно, я для них хуже гоя.

Как во сне, я почуствовал липкую поверхность изоленты на собственных запястьях. Это еще зачем, я же сказал, что не стану сопротивляться. Встал лицом к колонне на подстеленный полиэтилен. Интересно, кому достанется это почетное задание? Я оглянулся через плечо, мельком взглянул на этого бедолагу и сказал самым беззабтным светским тоном:

− Ашер, это ты? Не тебя ли я ткнул два раза головой в унитаз за то, что ты подглядывал за девочками через забор, а потом обвинял их, что они нескромно себя вели?

Вот теперь он будет работать не на страх, а на совесть. Гибкая лоза впивалась в спину, было больно и холодно. Я сосредоточился на том, чтобы не разжать зубы и вспоминал наш первый с Малкой пикник в Вади Кельт. Первый, он же последний. Вряд ли она захочет меня видеть, даже если и жива. Поехать я все равно поеду, как только закончится карусель с Натаном. За предыдущий билет деньги ухнули, надо заново копить. Нет, надо перестать об этом думать, так еще больнее. И тут я понял, что не могу. Малка стояла перед глазами в облаке разноцветных искр и совершенно не сердилась. “Да они тебе просто завидуют”, − прозвенело в голове. Это было ее любимой присказкой. Ее послушать, так мне завидуют абсолютно все.

Кое-как до тридцать девятого удара я достоял, перевел дыхание и спросил:

− Теперь мы можем идти?

− Нет, не можете, – ответил рав Розенцвейг, − ты ответил за грехи и преступления своего брата, но не за свои.

А с какой это стати я должен этому, с позволения сказать, суду отвечать. Я уже давно по законам общины не живу.

− Вы не имеете права меня судить, а я не собираюсь вам отвечать. Я гражданин государства Израиль, которое вы не признаете.

− Ты не был отлучен от общины. Ты здесь живешь и уже почти два года издеваешься над нашим образом жизни. Ты ответишь. У тебя пять минут передохнуть, а потом ты получишь еще сорок розог. Дайте ему кто-нибудь воды.

Нет уж, спасибо. Я не собираюсь стоять тут и ждать, пока меня искалечат. Они сами напросились, если бы они сдержали свое обещание, то и я бы свое сдержал.

− Натан… – позвал я.

Это было нашим условным знаком. Новое имя – сигнал к действию. Натан нагнулся за спрятанной в носок зажигалкой и тут мы все услышали над головами треск разбиваемого стекла. Это наша сестрица решила присоединиться к общему веселью. Секция женского балкона примерно метр на метр вылетела из пазов и дождем осколков посыпалась нам на головы. В отверстии показалась Бина, для маскировки одетая как замужняя женщина. Такого в истории нашей общины еще не бывало.

− В Торе написано: “Не стой, глядя, как проливается кровь брата твоего”[122]. Эту мицву мы здесь выполняем. Вы лжецы и осквернители Имени. Вот вам, получайте!

Что-то металлическое сверкнуло в воздухе и ровно между мной и Натаном упала дымовая шашка. Тут же повалил густой дым ядовито-фиолетового цвета. Натан запалил одну из своих шашек и кинул судьям на стол. Что тут началось! Все полезли открывать окна, а это было не просто, потому что окна находились под потолком. Толпа ломанула к выходу, о нас просто забыли. Судьи исчезли под столом. Натан кое-как отвязал меня от колонны, и я потянул его под скамью. Подождем, пока у двери рассосется. А если совсем честно, эта порка совершенно выбила меня из колеи, даже ноги не слушались. С улицы доносился звук сирены, кто-то увидел клубы дыма, валящие из полуподвальных окон, и позвонил.

− Что ты туда положил? Почему дым фиолетовый?

− Марганцовка. Набери Бину.

Еще и язык не ворочается.