Город на Стиксе

– Десять. Десять лет… А потом… Я недавно перечитывала «Курсив мой» Нины Берберовой – в том месте, где о разрыве с Ходасевичем, и была потрясена аналогичной нашей с Гошей ситуацией. Только я была на месте Ходасевича, а Георгий – на месте Берберовой. Не берусь повторить точь-в-точь, но где-то примерно так. Что-то медленно, едва заметно, начало изнашиваться, сквозить – сначала во мне, вокруг меня, между ним и мною. То, что было согласием, начало оборачиваться привычкой соглашаться, нежеланием спорить. То, что служило утешением, облегчением, постепенно стало безразличным, механическим. Я портилась сама и портила все вокруг себя. Начала опасаться, что испорчу наше с ним общее, а общего уже не было. Именно, общего не было. А для того, чтобы Гоша мог двигаться дальше, ему просто необходимо было личное пространство. Одиночество, свобода. Понятно я говорю?

– Более чем, – кивнула я, поражаясь образованности Стрельцовой и тому факту, что танцовщица вообще может быть образованной.

– Немотивированные ссоры, неадекватные поступки, невразумительные объяснения. В общем, мы решили на время разъехаться, и буквально через неделю я почувствовала, нет – увидела, что у него снова выросли крылья. Это поставило точку в наших отношениях.

– А вы?

– А я умирала. Не знала, как жить. Хотела уйти из театра и склеить себя по частям, склеить заново – он силой удержал меня от этого. Ради меня, разумеется. Танцевать я могла только в его труппе, а танцевать оставалось чуть-чуть, года три.

– То есть, значит, не бросил же, не предал?

– Я не знаю. Не знаю… Не хотел предавать, это точно.

Стрельцова опять достала сигарету и, не зажигая, играла ею, переворачивая и постукивая о стол то одним концом, то другим:

– Человеку ведь далеко не всегда дано принимать решения, даже относительно собственной судьбы. Принимает решения жизнь, и то, что ему потребовалась свобода от меня, было условием этой жизни. Он ушел не к кому-то, а к себе. Но если бы он ушел к кому-то, мне было бы, возможно, легче… С момента нашей первой встречи он проделал такой путь, что невозможно сравнивать «того» и «этого» Крутилова. Удивительно, что он вообще заговорил на эту тему.

– Почему же вы все-таки ушли из театра?

– Как ни странно, по той же причине. Я долго танцевала, долго была педагогом, нужным винтиком дорогого для меня детища. Которое на самом деле не было моим. Захотелось вернуться к себе, и, значит, тоже потребовалось одиночество.

– А я считала, из-за Маринович…

– Ну, Маринович – внешняя причина.

– Это правда, что она была вторым человеком в театре?

– Скажем так: хотела бы им быть. И в какой-то мере ей это удавалось. Как человек с университетским образованием, человек невероятной начитанности, а, главное, человек с культурным кодом, что, конечно, плохо вяжется с ее вульгарностью и вечными интригами, она имела фантастическое влияние на Георгия, человека без подобного культурного кода, надлежащего образования и многого другого. Не понимаю, как они нашли друг друга, но то, что они были друг другу необходимы, – совершенно точно. Георгий выдавал свои потрясающие работы – как она говорила, хореографические послания, – но никогда двух слов не мог сказать о том, что ставит. Маринович смотрела и объясняла, что он делает, – ему же самому, танцовщикам и зрителям. Пожалуй, должность завлита в крутиловском театре – единственное место, где она вообще могла бы работать.

– Почему же?

– Ну, везде-то ведь нужно работать, причем работать от и до, а не только лишь фонтанировать мыслю. У нее, правда, есть оправдание: она всерьез считала Гошу гением и служила ему, как могла.

– Вы сказали: интриги…

– В театре оставался тот, кто мог работать с Маринович. И с Гошей оставался тот, кого «допускала» она. За очень редким исключением.

– У них был роман?

– Не смешите. Но были жалкие попытки уверить всех, что да, роман… Чисто женские штучки.

– Вернемся к тому разговору… пятнадцатого.

– Да странный был какой-то разговор. Не добившись от меня никакого ответа на тему предательства, он вручил мне три тысячи долларов, чтобы я «отдохнула, как люди», и обещал купить квартиру Женьке.

– Откупался.

– Похоже, что так.

– А потом?

– Я ушла, торопилась на дачу. А он, мне показалось, ждал кого-то…

Глава третья . Праздник, который всегда с другими

1

Дверь отдела новостей распахнулась, и по очереди явились две невообразимых размеров корзины: одна с цветами, другая – с фруктами. Два молодых человека, молчаливо водрузившие их на стол, синхронно кивнули и удалились, пятясь, словно японские гейши.

– Постойте, вы к кому?! – кинулась в коридор Жанка, но было поздно: двери лифта уже поглотили посланцев.

Мы с изумлением смотрели друг на друга.

– Может, записка какая… – начала было я, а Жанна, деловито осмотрев первую корзину, уже вытащила открытку и прочитала: – «Жанне Фрониус, самой очаровательной девушке “Городских ведомостей”. Анзор Геворкян».