Город на воде, хлебе и облаках

А Ипатий и Абрам, обменявшись объятиями и поцелуями, как я люблю тебя, Абрам, что ты мне говоришь, Ипатий, это я тебя люблю, не спорь, Абрам, никто тебя не любит так, как я, Ипатий, извини, Абрам, надо бежать узнать, как там мои, а как мне надо бежать, Ипатий, вейзмир, как там сыночек Беня, да и мне как там батя и побежали один на Госпитальную как там батя второй на Мясоедовскую как там Беня и Ипатий на Госпитальной узнал что батя с другими мужиками побежал на Мясоедовскую потому что кто-то сказал что бандюганы Фроима Грача а именно Васька Шмаровоз с сыновьями Менделя Крика метелили на Мясоедовской русских девушек Марусю Розу Раю которых начали метелить еще в пивной на Дерибасовской потому что этим жидам нужна кровь христианских младенцев для ихней пасхальной мацы и никому не было дела что Маруся Роза Рая не совсем христианские младенцы и если уж на то пошло то какой здравомыслящий еврей будет пользовать кровь сильно разбавленную пивом для мацы к тому же до Пасхи еще ого-го и холодильники в мир еще не пришли какое кому до этого когда кровь кипит правая рука тянется к ножу а в левой уже булыжник который летит в булочную Абрама Оскера который как раз подбежал к своей булочной и успел подставить свою пьяную голову под этот самый булыжник брошенный рукой кузнеца Кузнецова в окно и раскололась голова Абрама Оскера но уцелела головка Бени Оскера и это единственное что уцелело в доме Абрама Оскера потому что жену его и двух незамужненных сестер сами знаете что и тут вслед за батей прибежал пьяный Ипатий с пивной кружкой из пивной что сегодня открылась на Дерибасовской угол Ришельевской в память о старушке у которой некогда шестеро налетчиков отняли честь и Ипатий увидел убитого кореша своего Абрама и по пьяному делу пивной кружкой шарахнул по голове бати своего кузнеца Кузнецова не признав по пьяному делу его за своего отца родного и вот мы имеем две расколотые головы бати Ипатия другана его Абрама Оскера трех женщин которых сами знаете что и пускающего сопли еврейского мелкого человека по имени Беня на пеленке вышитой гладью и вот Ипатий мгновенно трезвеет берет еврейского младенчика Беню и бежит из славного города Одессы куда глядят его глаза и через разного рода жизненные перипетии и года прибывает пешим ходом в наш Город в поповской рясе и с еврейским подростком в череде жизненных перипетий и годов бывал комедиантом а потом вернулся к потомственному ремеслу хлебопека о котором ему поведал Ипатий а ныне отец Ипохондрий и вот уже настали времена когда о. Ипохондрий служит настоятелем в Храме а Бенцион Оскер держит булочную и снабжает Город хлебом и халами на Шаббат.

Вот такая вот печальная история. Не счесть слез, которые я пролил, пока ее сочинял, и до сих пор шмыгаю носом. Конечно, вы можете сказать, что все это отдает дурновкусием, но, скажу вам я, других слагателей слов о нашем Городе, кроме меня, у вас нет. Так что хотите есть – ешьте. Не хотите – оставайтесь голодными.

Но это так, к слову. Так незаметно-незаметно вы, мои разлюбезные, поближе познакомитесь с людом моего Города. «И моего тоже», – как подсказывает грызущая второго жареного цыпленка сами знаете кто.

И вот я уже не слышу хруста костей цыпленка и не вижу ее за моей спиной на диване, и вот ее уже вообще нет в моей комнате, в моей квартире, в моем доме, в моей Москве. И наоборот – ее есть в моем (нашем с ней) Городе. Городе, выросшем из нашей с ней памяти и из воображения, выросшего из этой же памяти. Я вижу, как она пробирается сквозь толпу горожан, и понимаю, что вопрос кастрации Шломо Грамотного на повестке дня окончательно не стоит и стоять не будет. Чтобы стояло что-то более важное. На чем стояла, стоит и будет стоять русская и другие земли. И вообще!