Город на воде, хлебе и облаках

Евреи, к которым обращался Пиня Гогенцоллерн, посмотрели на мусульманскую обувь и увидели, что она ничем не отличается от иудейской. А еще через секунду к такому же выводу пришло и христианское население. Только по отношению к христианской обуви. Включая и прусских шпионов, на сей раз загримированных под правый и левый ботинок от Моше Лукича Риббентропа.

И теперь скажите мне, если вам есть что сказать: какой смысл в межрелигиозных распрях, если на всех про всех есть всего один сапожник?

И в моем Городе воцарился мир. Все было бы замечательно, если бы не пресловутый Осел на площади Обрезания. И вся иудеохристианская цивилизация Города обратила свои взгляды на мечеть в ожидании решения вопроса мусульманской цивилизацией.

И через час выяснилось, что мусульманская цивилизация вопрос не решила. То есть от горячих голов поступали предложения зарезать Осла во славу Аллаха, но холодные головы его отвергли, мотивируя, что вряд ли зарезанный Осел добавит Аллаху, Милостивому и Милосердному, лишней славы…

И все, господа, это был финиш.

Ну и что прикажете делать в таком состоянии? Нет конца истории моего Города, нет ее завлекательного завершения. Чтобы все было хорошо. Чтобы катарсис накрыл все своим умиротворяющим лоскутным одеялом. Шекспир, Лопе де Вега, социалистический реализм. Ничего нет.

Город застыл в молчании у мечети арабского квартала, хотя я предпочитал бы увидеть его в повседневной многовековой суете на площади Обрезания, а я тоскливо смотрел на него из своей комнаты через монитор ноутбука. И тут из него раздался голос:

– Михаил Федорович, я придумала! Протяните мне карандаш…

Я протянул в монитор карандаш, который внезапно появился на моем столе. Он исчез в глубинах монитора, и на экране опять воцарилось темное молчание.

И тут его прорвал торжественный, как первомайский салют, крик Осла. Экран вспыхнул ослепительно-слепящим светом. Я закрыл глаза, а когда их вновь открыл, через мою комнату к двери на черкизовские просторы под звуки баяна Алехи Петрова шествовал дымящийся Осел с весьма и весьма пикантной юной Ослицей. И таки прошествовал. Во всяком случае, в комнате этой раскаленной пары нет.

На экране ноутбука промелькнули картины бытия моего Города, о котором вы только что прочли (если прочли). И напоследок мне подмигнул интернациональный Гутен Моргенович де Сааведра. А потом экран погас, потому что я не трогал мышь, боясь что-то спугнуть. И только справа горел зеленый огонек, показывая, что ноутбук работает. А я сидел и ждал…

Появится или нет?

Скажет словечко или нет?

Хоть как-то обозначит себя или нет?

Была она или нет?

Девица Ирка Бунжурна?

– Ты есть, Крошечка-Хаврошечка?!.

Где ты, малыш?..

Как же я?..

Не дает ответа…

Чудным звоном…

Смеркалось…