Город неба

Элементарно, дважды два, в соседнем доме окна желты,
и – в путь, цитируй до конца, библиотекарская дочь!
Проплыл оранжевый трамвай с зеленою водой по борту,
чей номер стерся навсегда, с трамваем вместе скрылся в ночь.

В сознанье стерся вкус стекла и запах полуфабриката,
над левой бровью белый шрам от шайбы, сорванной с резьбы,
другой трамвай пришел с утра, но и его свезла цитата,
прошел химический снежок, элементарный ферум-три.

И ты идешь на выдох-вдох с такой толпой до поворота,
в такой подземный переход, где сроду заняты места.
Элементарно, дважды два, а, если что дойдет сквозь годы,
то ведь пожнется и оно серпом и молотом труда.

И между ними – жизнь твоя, как перетертая землица,
но перед тем, как в переплав попасть на полный оборот,
поёт железная труба, чтоб мне на месте провалиться.
Поет, ржавея на ветру. Ей вреден чистый кислород.

Город неба

Объявили большой снегопад
и на малый его заменили,
а на деле просыпался град
в тихом городе Нижнем Тагиле.

Было в городе мало свобод,
много пьяных, прекрасных поэтов,
прожила я там жизнь наперед
средь природы простых элементов.

Был тот город ужасно мне мил,
справа – фабрики, кладбище – слева,
люди мельком: из мира – в тот мир,
горожане из города неба.

И, когда я в конце умерла,
то я видела в раме фабричной,
как слетела искра со сверла,
и подумала: вот и отлично.

«Контрастные души, инъекции чистого холода…»

Контрастные души, инъекции чистого холода —
ничто нам с тобою не может на свете помочь,
с деревьев летит паутинное бледное золото,
в одном направлении с ним удаляешься прочь,
прохожий, прохожий… Тебя за рукав я не дергаю,
а мысленно так окликаю, как всякий поэт,
сжигаемый мрачной догадкой и робкой тревогою
о том, что проходит, а ты ему смотришь вослед.
Скажи мне, прохожий, зачем только странным спасением,
когда у дороги в глазах мир летит кувырком,
мне слышится звук – меж отчаяньем и утешением,
как в Чеховских лучших рассказах. О чем он, о чем?

«Возвращайся, возвращайся, возвращайся…»

Возвращайся, возвращайся, возвращайся
твердой памятью и жалостью назад
на места пустого облачного счастья
в проносящийся нарядный листопад.

Возвращайся к телефонным желтым будкам,
с беспорядочной любовью на земле
прошепчи там имя длинное по буквам,
нацарапанное двушкой на стекле.

Там окно зажжется в утренней квартире
в винограднике второго этажа.
Возвращайся на места, где мы любили
больше, чем любили нас, моя душа.

Возвращайся в опустевшие аллеи
посмотреть, как проплывают облака,
потому что утро вечера мудрее
и великое видней издалека.

«Вот и все, колени к подбородку…»