Город одиноких котов

Хотелось бы мне сказать, что я по-прежнему злилась на него. Испытывала злорадство из-за того, что он лишен всех возможностей тешить свое хронически больное самолюбие. Именно так я хотела рассуждать и это было бы справедливо. Но накануне из соседней квартиры люди в защитных костюмах вынесли мою соседку, еще недавно вполне бодрую моложавую женщину сорока семи лет, к которой я, будучи плохо приспособленной к быту, обращалась с просьбой помочь мне со стиральной машиной. Типичная жительница этого трущобного района, одетая как крестьянка, веселая и не унывающая, она охотно подсказывала мне. И вот я смотрела в дверной глазок у двери, которую нельзя было открывать, пока медики не выйдут из подъезда, как эту женщину выносят на носилках. Лицо ее накрыто было каким-то медицинским аппаратом с трубкой. И мне видна была лишь шея – тощая, изможденная, с выступающими, натянутыми в бесплодном усилии вдохнуть, жилами. Медики отрывисто переговаривались по-турецки, поспешно грузили больную на носилки, тащили вниз, во двор, где дежурила ярко-желтая скорая. У меня же в ушах стоял ее сип – страшный, хриплый. Я знала, что, если соседка не выживет, я не увижу ее уже никогда, так как все обряды и церемонии в стране запрещены. Над ней не прочтут молитву во дворе мечети, и родственники-мужчины не понесут ее гроб. Ее не проводят в последний путь, как подобает, а это для любой мусульманки страшнейшее проклятие. И после того, как на лестнице стих топот ног, а из двора умчалась скорая, меня одолело оцепенение. Я задумалась: – а если я здесь умру? Если вирус вернется ко мне, или меня скосит еще какая-нибудь хворь, кто будет хоронить меня? Я совершенно одна, у меня никого здесь нет, и кто знает, когда в опустевшем квартале найдут мое недвижимое тело. Мне вдруг вспомнился мой старый Кавказский друг, и его слова: «Какая разница, где меня закопают?» И действительно: он сгинул впоследствии так, что я не знала даже, куда прийти его оплакать. Такова будет и моя судьба: безымянная могила, о которой никто не знает?

А Гордон? Меня вдруг словно ошпарило этой мыслью. Кто придет к нему, если что-то случится? Родители его далеко. Брат?.. Вряд ли. И уж, конечно, не явится никто из дружков, обожавших спаивать его и раскручивать на деньги и бросавшихся врассыпную, как только начинали брезжить проблемы. Он один, совсем один наверное. Как и я.

Я вышла на террасу, закурила и, схватив мобильный, написала ему в вотсап: «Как ты?» Ожидая, что он немедленно меня пошлет, напишет в ответ гадость, заблокирует номер. В общем, отреагирует так, как раньше. Но ответа не последовало. Больше того, галочка возле сообщения не окрасилась голубым – значит, он его не прочел.

Ответ не пришел ни через два часа, ни к вечеру. И сообщение по-прежнему оставалось непрочитанным. Изнутри поднялась тревога. Ни в фейсбуке, ни в инстаграмме Гордон не объявлялся уже три дня. Вотсап он, по всей видимости, не проверял. Я нажала вызов и поднесла телефон к уху, ожидая, что на меня сейчас обрушится поток его бессвязной брани. Но в трубке раздался механический голос, сообщивший мне, что аппарат выключен или находится вне зоны действия сети. Что происходит?

В панике я открыла последний его пост в инстаграмме, который уже видела три дня назад. Он там наигрывал что-то на гитаре, и пел. Пел, как всегда, плохо, и вид имел несвежий. И тогда я подумала еще, что, наверное, шмаль ему на этот раз попалась так себе, и зря он безуспешно пытается изображать из себя поющего артиста. И только сейчас, пересмотрев ролик внимательнее, я вдруг расслышала, как глухо, как тяжело и хрипло звучит его голос. Разглядела, как он выглядит: бледное лицо, проступившие синие жилки на висках, темные, страшные подглазья. Да он же болен! Гордон болен!

Что, если он заразился, если смертоносный вирус не пощадил его? Да и с чего бы ему его пощадить? Ведь последние лет двадцать Гордона вел отнюдь не здоровый образ жизни. Его организм подорван постоянными тусовками, алкоголем, наркотиками, бессонными ночами, беспорядочными связями. Если он заразился, рядом с ним сейчас никого. Друзей он растерял, благодаря своему склочному характеру. А никто из готовых облизывать его фанаток теперь, когда он больной и заразный, к нему не придет, в этом я была уверена на сто процентов.

Я снова попыталась отправить сообщение – стукнулась во все сети, где он был зарегистрирован. Конечно же, везде я была заблокирована. В своей параноидальной манере он решил, что я стану досаждать ему, угрожать, строить какие-то козни.

Все это было глупо, отвратительно, подло. И все это не имело никакого значения сейчас, когда ему, вероятно, нужна была помощь, а я не имела возможности достучаться до него.