Город отголосков. Новая история Рима, его пап и жителей

Размах папской власти производил на туристов гнетущее впечатление. Ведя раскопки в поисках сувениров, они наталкивались на нежелание понтификов делиться. К началу XIX века папа уже не «разрешал вывоз из Рима любого, как угодно малого, предмета древности» [73]. За границу не должна была попасть ни «нога старинной статуи, ни кусок барельефа, ни бюст с отбитой головой» [74]. Подобные законы заставляли участников гран-туров, мечтавших вернуться домой со свидетельствами античного величия, забывать о романтических мечтах. Но при этом город остро нуждался в деньгах. В целом экономика Папской области была раздробленной и по большей части аграрной [75]. Производство исчерпывалось мастерскими ремесленников, плотников и художников, а сбыт плодов их труда ограничивался рекой, мало приспособленной для оживленной торговли с внешним миром. Все деньги в городе находились в государственных бумагах, в земле и в сундуках религиозных заведений, много тративших на содержание самих себя и на благотворительность. Знать традиционно делала вложения в недвижимость, в средних и низших слоях знати мало у кого водились живые деньги. Зато бедных в городе было хоть отбавляй, и многие из них были лишены крыши над головой. Две комнатушки при лавке стоили примерно 12 скудо в год, как раз заработок мелкого клерка или прядильщика [76]. Комнаты по всему городу были набиты чужими друг другу людьми: иммигрантами, разнорабочими и вдовами, общим у которых были только их бедственные обстоятельства. Из мягкосердечия или из здравого смысла некоторые хозяева жилья даже не требовали с них долгов – иначе вообще остались бы без съемщиков [77].

В прошлом римляне уже восставали, так почему не протестовать против полной страданий жизни теперь? Население города было немалым, 149 447 человек в 1770 году и 166 948 к 1794 году [78]. В 1775 году французский писатель и географ Габриэль-Франсуа Койе писал, что власть папы сохранится до тех пор, пока он будет «обеспечивать хлеб по твердой цене и низкие налоги» [79]. Второе было достигнуто: самые бедные вообще ничего не платили. Долгое время прямое налогообложение распространялось только на владельцев собственности и запасов муки [80]. Когда в XVII веке злосчастные Итальянские войны заставили отпереть папские закрома, появились потребительские налоги, в частности на вино. Но в целом налоговое бремя составляло всего четверть от того, что платили во Франции подданные Людовика XIV, благодаря чему в Риме удавалось избегать хлебных бунтов, предвещавших гибель абсолютной монархии в других странах. Голод соберет свою жатву в 1760-х годах, но, вообще говоря, самые бедные питались при патерналистских папах лучше, чем потом, при экономическом либерализме XIX века [81]. Улицы вокруг Пьяцца Колонна пропахли вареной капустой, жареным кофе и требухой. Торговцам, нарушавшим правила ценообразования и поддержания качества, грозили суровые наказания, вплоть до непосильной каторги на галерах, которой карали мясников, выдававших говяжью печень за телячью [82]. Пекари, надувавшие покупателей хлеба, рисковали подвергнуться strappado – сбрасыванию с высоты со связанными ногами. Папские твердые цены не позволяли голодать, но имели и свои недостатки. В 1771 году писатель Алессандро Верри мрачно отзывался о рынках Рима: «Скажите, что у нас есть в достатке. Все цены твердые, а значит, слишком низкие, и никто не желает торговать» [83].

Недовольства не возникало, но от такой политики страдали папские финансы. В 1773 году Климент XIV (1769–1774 гг.) был вынужден занять миллион крон, чтобы из-за очень низкого урожая не взлетела цена хлеба. Боясь облагать налогом свой народ, папы прибегали к оригинальным способам стабилизации государственных и личных финансов. Кремовый палаццо Монте-де-Пиета с изящной башенкой на Виа дель Пеллегрино не похож на обыкновенный ломбард, однако туда с 1539 года тянулись бедные римляне менять одежду, украшения и посуду на наличные [84]. При невозврате ссуды по истечении двух лет папский ломбард продавал заложенное имущество. Он также предлагал акции под гарантию выгодных процентов [85]. Эта практика применялась не только в Риме, но там она быстро превратилась в ключевой элемент экономики города, полностью разорив еврейские банки [86].