Политически обойденный и финансово ослабленный, папский Рим останется для многих всего лишь бастионом культуры и учености. По крайней мере, в оценке этих настроений папы часто не ошибались. Они создавали институты, привлекательные для мужчин и женщин всех политических течений и всех вероисповеданий. Даже в XVII веке Александр VII старался возродить Рим в его «былом великолепии», заманивая к себе как просвещенных гостей, так и потенциальных кандидатов в новообращенные [111]. Передавая пять древнеегипетских сосудов в коллекцию древностей на Капитолийском холме, Климент XI (1700–1721 гг.) верил, что эта церемония всего лишь усилит почитание папства [112]. Он пришел бы в ужас, если бы увидел, как Климент XIV открывает в 1771 году двери собственных коллекций в Ватикане для всех желающих. При следующем понтификате, Пия VI, Museum Clementinum обогатится только что откопанными бюстами, барельефами и скульптурами, недоступными для гран-туристов. К 1784 году в Museum Pium Clementinum уже хранилось крупнейшее в мире собрание шедевров древнего искусства, доселе остающееся сердцевиной музеев Ватикана [113]. В 1794 году испанский гран-турист Леандро Фернандес де Моратин восхищался щедростью галеристов: «…ежедневно открыто для публики, платящей всего по шесть реалов за вход, и каждый может оставаться внутри сколько пожелает» [114]. Значение этих усилий для репутации пап намеренно подчеркивалось, ведь этим папы спасали символы старого мира, которым грозила опасность [115]. Приглашая великих художников, таких как Антонио Канова, для ухода за античными памятниками на Аппиевой дороге, Пий VI следил, чтобы они снабжались надписями, прославляющими его усилия [116].
Кроме того, папы поддерживали образовательные усилия вне стен Ватикана, встав у истоков того, что будет потом названо научно-технической революцией. Это явление имело огромный географический размах. С 1666 года в библиотеке короля Франции собралась финансируемая властью Академия наук, в то же самое время в Англии Исаак Ньютон экспериментировал с гравитацией в Кембриджском университете и в Грешем-колледже, давшем приют мыслителям-новаторам, таким как первый современный химик Роберт Бойл. Для знакомства с последними достижениями астрономии Бойл ездил во Флоренцию, зато Рим еще с XV века был очагом экспериментов в области медицины и хирургии. В Санто-Спирито-ин-Сассио и в других госпиталях за лекции по практической медицине платили в пять раз больше, чем за преподавание математики [117]. В 1603 году была основана Академия деи Линчеи (Академия «рысьеглазых»), занявшаяся передовыми эмпирическими науками. Некоторые папы напрямую финансировали новые разработки. Проведя в Риме полтора месяца в 1624 году, пизанский астроном Галилео Галилей каждую неделю бывал принят у папы Урбана VIII (1623–1644 гг.) [118]. Он посвятил папе свою книгу «Пробирщик», где утверждалось, что мир можно познать скорее научными способами, нежели через средневековую философию. Сам Урбан полагал, что рассуждениями о том, что Бог создал только один мир, можно подорвать Его всемогущество [119]. Когда в 1623 году Урбан стал папой, член академии Линчеи Франческо Стеллути написал Галилею, что «теперь у нас будет верховное покровительство» [120].
В XVIII веке папы активно финансировали рост научного познания. Даже бережливый Бенедикт XIV выделил средства на две должности профессора естественных наук в римском университете Сапиенца. Этот же папа лично финансировал конкретных ученых, например Лауру Басси Вератти, отличившуюся в Ньютоновой механике, и не только, и ставшую одной из первых женщин с докторской степенью, а также первой женщиной-профессором [121]. При столь недвусмысленном папском одобрении научных экспериментов салоны кардиналов и других прелатов подхватили новую тенденцию. Примерно в 1707 году кардинал Алессандро Албани распахнул для ученых двери роскошных залов Квиринальского дворца. Молодой ученый в черном капюшоне и в белой рясе целестинца наладил там приборы для проверки оптических теорий Ньютона [122]. Теперь в Риме так ценилась научная деятельность, что одна за другой создавались всевозможные академии в целях закрепления общественного статуса папства. Монсеньор Джованни Джустино Чампини занимался сочинением ватиканских булл и постановлений, но в нерабочее время, у себя дома, позади церкви Сант-Аньезе на Пьяцца Навона, собирал членов научной академии. Начиная с 1679 года члены этой физико-математической академии встречались каждый вечер по будням, кроме среды и пятницы. Правда, подобный показной энтузиазм не мешал Чампини интересоваться и менее точными науками: начинал он как археолог, изучавший раннехристианскую Церковь. Не был он и преданным сыном своих родителей: старший брат Джованни, Пьетро, обвинял его в «заботе исключительно о славе» [123]. В своей римской академии Чампини-младший частенько навязывал ее членам обсуждение карет – к ним он питал страсть – и больше всего радовался тому, что его дом стал «храмом муз» [124].