Город падающих ангелов

Реставрацию финансировала организация «Спасти Венецию», американский благотворительный фонд, деятельность которого имела целью сохранение памятников искусства и архитектуры Венеции. Будучи директором местного филиала фонда, графиня Марчелло в течение последних лет приходила в церковь несколько раз в неделю, чтобы следить за ходом работ. Она активно общалась с мастерами, рабочими, подрядчиками и городскими чиновниками. Иногда она даже взбиралась на леса, чтобы своими глазами увидеть все детали хода реставрации.

Как и все подобные проекты в Венеции, реставрация этой церкви была непростым делом: мало было собрать деньги и отправить реставраторов выполнять свою работу. Венецианская бюрократия никогда не разделяла характерного для спонсоров нетерпения и не видела необходимости в спешке. Бюрократия могла до бесконечности затягивать исполнение любого проекта, если чувствовала хотя бы малейшее посягательство на свою власть и сомнения в своем опыте. Понимая все это, правление фонда «Спасти Венецию» мудро поручило графине Марчелло руководить своим венецианским отделением. Оно также выбрало нескольких венецианских аристократов в совет директоров, включая мужа Лезы Марчелло, графа Джироламо Марчелло.

Графиня Марчелло была спокойной, сдержанно благородной женщиной; она оказалась исключительно ценным приобретением для «Спасти Венецию», ибо была лично знакома с местными руководителями; более того, она многое знала о соперничающих кланах бюрократии и могла поэтому умело ею манипулировать, не ущемляя самолюбия ее представителей. Она безукоризненно владела искусством переговоров в венецианском стиле, который заключался в понимании того, что можно достичь куда большего за чашкой кофе в «Кафе Флориан», нежели за столом в служебном кабинете. В разговорах Леза Марчелло никогда не брала быка за рога, все вопросы решала постепенно, порой окольными путями, и, если руководством фонда овладевало нетерпение, а такое случалось часто, она никогда не говорила об этом венецианцам.

– Такие вещи всегда надо делать приватно, – сказала она, когда я однажды днем пришел в ее служебный кабинет, – и ни в коем случае официально. Например, если «Спасти Венецию» платит за реставрацию картины, то какой-нибудь эксперт из совета директоров может счесть возможным приехать в Венецию и сказать ответственному чиновнику: «Знаете, вам не стоит использовать такое-то химическое вещество». Чиновник подумает, что его критикуют, и ответит: «Но именно это мы хотим сделать». В итоге проект стопорится. Я предпочитаю решать проблемы по-другому, я говорю: «Меня спрашивали, возможно ли то или это». Потом я просто сравниваю две идеи, а не противопоставляю их. Казалось бы, мелочь, но это очень важно. Такова наша натура, наш образ действия, наш способ лавирования. Он мягкий, не напористый. Обычно у чиновника возникает желание обсудить новые идеи с другими экспертами, но только в случае, если об этих идеях ему говорят беспристрастно. И конечно, только приватно.

– Что вы имеете в виду под словом «приватно»?

– С глазу на глаз, – ответила она. – Если при разговоре присутствует кто-то третий, то обстановка перестает быть приватной. Она становится публичной, и чиновник, будучи всего лишь человеком, испытывает смущение.

Обычно фонд «Спасти Венецию» выбирал объекты реставрации из списка, составленного чиновниками, но в случае церкви Санта-Мария-деи-Мираколи с инициативой выступил именно он. Этот проект не значился ни в одном списке. Церковь почернела от маслянистого налета внутри и снаружи. «Спасти Венецию» предложил использовать для реставрации экспериментальные методы, и руководитель ведомства по охране памятников сначала очень резко воспротивился. Он хотел провести всестороннее исследование состояния здания, прежде чем разрешить проведение работ, и это могло растянуться на десятилетия. В конце концов фонд «Спасти Венецию» предложил проводить работу поэтапно: открыть небольшой участок пола, посмотреть, что получится, а затем решить, стоит продолжать или нет. Руководитель согласился, и осуществление проекта началось.

Фонд рассчитывал закончить реставрацию за два года, к 1989 году, к пятисотлетию церкви. Но даже собственные эксперты фонда настаивали на предварительном исследовании состояния церкви, которое продолжалось два года. Специалисты проанализировали пробы всех веществ, входивших в конструкции здания, выполнили масштабный чертеж с помощью лазерных измерений, эхолотом определили толщину стен, а также зарегистрировали их влажность и температуру.

Когда первые мраморные панели были отделены от кирпичных стен, выяснилось, что соль каналов просочилась в пористые кирпичи и проникла в мрамор. Мраморные плиты на 14 процентов состояли из соли. Многие плиты были готовы вот-вот расколоться. Следовало снять каждый кусок мрамора и погрузить в специально изготовленные стальные емкости с циркулирующей проточной дистиллированной водой, чтобы вымыть из мрамора соль.