Город падающих ангелов

К тому моменту, когда я ступил на борт вапоретто, чтобы совершить десятиминутное обратное плавание с острова Мурано в Венецию, мной уже владело жгучее желание познакомиться с Джампаоло Сегузо. С каждым новым откровением Джино его образ в моих глазах становился все темнее. Из того немногого, что рассказал мне Джино, я понял, что встречу полноватого, седеющего и лысеющего господина пятидесяти четырех лет. Мне было интересно, что может представлять собой человек, стремящийся ложно признать собственного отца слабоумным и недееспособным, а затем присвоить себе его личность, – если, конечно, он и на самом деле этого хотел. Может быть, у него имелись и звериные клыки?

Я набрал номер компании «Сегузо Виро», и меня сразу соединили с Джампаоло. Я представился и спросил, не возражает ли он против встречи и разговора со мной.

– С большим удовольствием, – ответил он.

Мы назначили встречу на следующей неделе.

В промежутке я провел кое-какие изыскания, и первое, что я обнаружил, – это сведения о том, что семейства Мурано издавна имели обыкновение враждовать друг с другом. Стеклодувы жили в Мурано с 1291 года, когда дож Пьетро Градениго принудительно выселил их из Венеции из-за опасности пожаров, а также для того, чтобы запереть их в некоем скрытом от мира гетто, дабы их секреты не расползлись за пределы Венеции. Семь столетий стеклодувы жили крайне скученно на крошечном клочке суши, и это стало, вероятно, одной из причин вздорности обитателей Мурано.

– Муранцы – умные люди, – говорила мне Анна Венини, – но они чуть-чуть сумасшедшие.

Синьора Венини хорошо знала предмет, причем говорила она с долей отстраненности, так как отработала на стекольной фабрике в Мурано более двадцати лет, опубликовав при этом несколько книг по истории стекла. Она была дочерью Паоло Венини, одного из величайших стеклодувов двадцатого века; уникальность этого человека, помимо всего прочего, заключалась в том, что родился он не на Мурано; начинал он адвокатом в Милане.

– Но муранцы щедры и великодушны, – сказала мне синьора Венини. – Если они принимают, то принимают навсегда.

Дочь синьоры Венини, Лаура де Сантилльяна, художница, жившая в Венеции и работавшая в Мурано, где изготовляли ее модернистские стеклянные скульптуры, вполне разделяла двусмысленность отношения ее матери к муранцам.

– Муранские семьи всегда враждовали, – говорила она мне. – Страшные люди! Ужасные. Они забаррикадировались на своем острове внутри своей особой культуры. Муранцы считают себя полностью независимыми от Венеции. У них есть свой собственный Гранд-канал, своя собственная базилика и свои собственные благородные семейства.

По мнению историка стекла Розы Баровье, которая и сама является представительницей старинной муранской семьи стеклодувов, отступничество Джампаоло Сегузо – не первый случай разрыва, их было много в династии Сегузо.

– Сам Архимед откололся от своих родных братьев, – сказала она. – Он ссорился со своим отцом, который раньше враждовал со своим. Для Сегузо дело важнее всего на свете, оно – главное в их жизни; иногда отношение к делу преобладает над крепостью семейных уз. Но у муранцев стекло в крови. Стекло их поддерживает и возбуждает. Было замечено, что в августе, когда стекольные фабрики закрываются, муранцы начинают чаще болеть.

Джино и Джампаоло Сегузо оба одержимы страстью к стеклу, – продолжала Роза Баровье, – но они полная противоположность друг другу. Джино традиционалист; он уютно чувствует себя в классическом дизайне. Джампаоло более дерзок и более креативен. Он использует наработки отца как фундамент, опираясь на который ищет новые направления.

Я сел на вапоретто, идущий в Мурано. На этот раз я, сойдя на берег, пошел не налево, а направо. Фабрика Джампаоло Сегузо, «Сегузо Виро», находилась на противоположном от «Vetreria Artistica Archimede Seguso» конце Мурано.

Секретарь приемной провела меня по коридору, дворику и мимо нескольких помещений с упакованными стеклянными изделиями в обширный современный стеклодувный цех с хорошо освещенными печами. Из цеха два пролета стальной лестницы вели в кабинет Сегузо. Два длинных стола были заставлены стеклянными чашами, бутылками и вазами; каждое изделие было изготовлено в особой технике или покрыто особым, оригинальным узором.

Джампаоло Сегузо, одетый в шерстяной кардиган, посмотрел на меня поверх очков и жестом предложил сесть напротив него за стол у окна. Потом он коснулся своих седых волос.

– Все видят мою седину, – сказал он с широкой улыбкой, – но это внешнее, ведь изнутри я – черная овца семьи.

Эту ремарку я воспринял как его намерение быть искренним. Прежде чем я успел задать вопрос, он продолжил, медленно и тщательно подбирая слова: