Город падающих ангелов

Когда все это произошло, бабушке было девяносто три года, – продолжал Вальтер. Он имел в виду, что, если бы тактика Джейн продолжалась достаточно долго, то вопрос разрешился бы сам собой, так сказать, биологическим путем. После смерти Ольги весь архив остался бы у Джейн. – Но ирония ситуации заключалась в том, что бабушке было суждено прожить сто один год! – сказал Вальтер.

– Нет, – заговорила Мэри, – ирония ситуации заключалась в том, что меня уволили из Йельского университета!

– Ольга Радж и ее семья стали жертвами этой аферы дважды, – сказал Вальтер. – Во-первых, бумаги архива бабушки уплыли фонду. Потом в ходе переговоров с Йелем семья получила меньше истинной стоимости архива, а Ральф Франклин, ставший директором библиотеки Бейнеке, уволил мою мать с должности куратора архивов Паунда. При этом мистер Франклин никогда не любил решать организационные вопросы; их решал предыдущий директор.

Вальтер перелистал еще несколько страниц.

– Вот чек на шестьсот долларов, уплаченных бабушкой юридической фирме в Кливленде, в Огайо. Шестьсот долларов! У бабушки никогда не было денег. Я не понимаю, почему ей вообще что-то пришлось платить юридической фирме. Достаточно было дарения дома и архива.

Моя бабушка, возможно, и числилась президентом фонда, но только номинально. Исключительные права в фонде присвоила себе Джейн Райлендс. Она положила принадлежавшие бабушке записные книжки Годье-Бжески в банковскую ячейку, и это представлялось разумным, имея в виду их большую ценность. Но когда бабушка и я пришли в банк, чтобы забрать их оттуда, то получили отказ. Банковский служащий сообщил нам, что только Джейн Райлендс имеет право доступа к ячейке фонда Эзры Паунда. Бабушка сказала: «Но я же президент фонда Эзры Паунда!» Банковский служащий на это ответил: «Мне очень жаль, но у нас есть четкие инструкции от миссис Райлендс».

Вальтер перевернул еще несколько страниц красного скоросшивателя.

– А, вот, нашел! – Он вытащил из папки голубой листок бумаги, на котором крупными буквами, словно для ребенка, было написано: «Загляните в ячейку. Пересчитайте записные книжки. Сколько записных книжек вы видите? 1 2 3 4 5 6». Казалось, это был письменный эквивалент медленной, подчеркнуто членораздельной речи, предназначенной для ребенка или, вероятно, старого человека, который, к тому же, несколько растерян и сбит с толка. Текст был не подписан, а тот, к кому он был обращен, не обвел ни одно из предложенных чисел.

– И что все это значит? – спросил я.

Вальтер пожал плечами.

– Я уверен, что эту записку написала Джейн Райлендс. Думаю, это свидетельствует об умственных нарушениях у бабушки и о предосторожности, предпринятой Джейн после того, как начали циркулировать неприятные для нее слухи.

Он снова положил листок бумаги в прозрачный пластиковый файл.

– Иногда Джейн принималась заниматься тем, что не имело никакого отношения к фонду, – продолжил Вальтер. – Бабушке принадлежали две значительные картины – Фернана Леже и Макса Эрнста. Джейн забрала их в музей Гуггенхайма для изготовления рам, как она, во всяком случае, сказала, и для сохранения. Когда мы попросили Джейн вернуть картины, ей потребовалось для этого несколько месяцев, причем она вернула их без рам.

– Вы когда-нибудь спрашивали Джейн, зачем ей все это было надо? – спросил я.

– Да, – ответила Мэри, – и она сказала, что у нее в этом деле чисто деловой интерес. Она говорила об учреждении библиотек Эзры Паунда в крупных городах мира. Там предполагалось проводить симпозиумы, конференции, публикации.

– Об этом она говорила несколько раз, – добавил Вальтер, – о том, что она занялась этим из чисто делового интереса.

– Почему вы не подали иск о признании вашей бабушки недееспособной, а договоров недействительными?

– Нам сказали, что единственным способом аннулировать договоры было возбуждение уголовного дела, – ответил Вальтер. – Нам пришлось бы выдвинуть обвинение в мошенничестве, или circonvenzione d’incapace, что означает «обман инвалида», но к этому мы были не готовы. Кроме того, нам сказали, что ни один венецианский адвокат не возьмется за дело против другого венецианского адвоката или нотариуса. Нам пришлось бы искать адвоката в Милане или Риме.

Вальтер, закрыв папку, отодвинул ее в сторону.

– Хорошо, – сказал я, – но, несмотря на все произошедшее, Джейн и Филипп, как мне кажется, сохранили самые нежные воспоминания об Ольге Радж. У них даже есть ее портрет.

– Вот как? – Мэри, казалось, была искренне удивлена. – И где же он?

– Висит у них в квартире, – ответил я.

– Мне хотелось бы знать, кто за него заплатил.

– Полагаю, его заказала и оплатила сама Джейн, – сказал я.

Улыбка Мэри стала сардонической.

– Все же мне очень хочется знать, кто за него заплатил.

Вернувшись ненадолго в Соединенные Штаты, я целый день провел в библиотеке Бейнеке в Нью-Хейвене. Там я нашел бумаги Ольги Радж, упакованные в 208 коробок, занимавших 108 футов полок. Я прочел десятки писем и других документов, и каждый из них позволял мне заглянуть в мир Эзры Паунда и Ольги Радж.