Город падающих ангелов

К восемнадцати годам Мэри узнала, что, во‐первых, она незаконнорожденная дочь, а во‐вторых, что ее мать хотела сына. В этот момент, писала Мэри, она почувствовала, что ей никогда не удастся снискать любовь матери.

Ольга была до глубины души оскорблена «Осмотрительностью» и несколько лет не разговаривала с Мэри. У Ольги был экземпляр книги, и Кристофер Кули заметил, что она была вся испещрена пометками. «Всякий раз, когда в разговоре всплывал какой-нибудь эпизод книги, – вспоминал он, – она сердито хватала автобиографию дочери с полки и начинала судорожно ее листать. “Вот это я сделала правильно, – приговаривала она, – и это я тоже сделала правильно”. Затем она захлопывала книгу и со стуком ставила ее на полку».

Отношения со временем смягчились, но обеих женщин по-прежнему разделяла географическая и эмоциональная дистанция. Эпизод с Райлендс – что бы еще он ни доказал – дал Мэри понять: заботу о матери она почти полностью уступила Филиппу и Джейн.

Любовь Мэри к отцу являла собой резкий контраст ее чувствам в отношении матери. «Образ моего [отца] всегда был у меня перед глазами, как солнце, сиявшее в конце светлого пути», – писала она. Когда Паунд брал ее в Верону и показывал достопримечательности, его образ затмевал памятники на заднем плане. Мэри вспоминала, как он отбивал чечетку по пути домой после просмотра фильма с Джинджер Роджерс и Фредом Астером. Она также вспоминала, как, сидя в своей комнате на четвертом этаже «Тайного гнезда», прислушивалась к звукам, свидетельствовавшим о возвращении отца, – сначала слышался стук черной трости, когда отец сворачивал на Калле-Кверини, а затем, когда он подходил к дому 252, раздавалось протяжное громкое «мяу», на что Ольга в тон тоже отвечала «мяу» из своей комнаты на третьем этаже, после чего Мэри стремглав преодолевала два лестничных пролета, чтобы встретить отца у дверей.

Когда ей сравнялось пятнадцать, ее отец – человек, дававший литературные советы Йейтсу и Элиоту, – написал ей письмо, в котором учил ее писать:

Ciao Cara! [38]

Учиться писать надо так же, как учатся играть в теннис. Нельзя все время играть, надо отрабатывать удары. Подумай: есть ли разница, если ездишь играть в теннис в Лидо? Я имею в виду: есть ли разница между игрой в Лидо и игрой в Сиене? Напиши об этом. Не для того, чтобы написать рассказ, а чтобы прояснить разницу.

Этот процесс очень долог. Когда начинаешь писать, трудно заполнить текстом одну-единственную страницу. Становясь старше, замечаешь, что можешь написать много. Подумай: дом в Венеции не похож ни на один другой дом. Венеция не похожа ни на один другой город. Предположим, что надо объяснить Кит-Кэту или даже какому-нибудь американцу, как найти нужный дом в Венеции. Как рассказать, как мы с тобой идем из дома в Лидо? Представь, что тот американец сходит с поезда – и как ему теперь найти номер 252 по Калле-К.?

Опиши нас или опиши Луиджино, прибывающего по ferrovia [39], сможешь? Есть ли у него деньги, есть ли они у нас, как мы едем?

Романист может слепить целую главу, описывая путь своего героя от вокзала до подъезда дома. Хорошее письмо делает возможным и даже достоверным то, что Кит-Кэт, прочитав эту главу, сможет сам дойти от вокзала до дома.

Ciao [40].

Хорошенько подумай обо всем этом, прежде чем пытаться писать.