Город падающих ангелов

Мэри Лора Гиббс назвала это «избирательной геронтофилией». «До этого дела с Радж, – сказала она, – я бы стала защищать Джейн и Филиппа от любой критики относительно их намерений в отношении Пегги. Они были очень добры к ней, особенно Джейн. Но когда все это снова повторилось с Ольгой Радж, я задумалась». Обдумав все происшедшее, Мэри Лора Гиббс вспомнила, что в какой-то момент Ольга начала вслух высказывать недовольство вмешательством Джейн. «Ольга походя делала довольно смутные негативные замечания, например: “Мне бы хотелось показать вам одно музыкальное произведение, но Джейн Райлендс куда-то убрала всю музыку”. Ольга стала подозрительной и явно испытывала сильный дискомфорт».

Когда вскрылась махинация с фондом, друзья Ольги принялись от ее имени писать и звонить в разные инстанции. Джоан Фицджеральд, чья поддержка Джейн и Филиппа давно сошла на нет, позвонила американскому послу в Риме Максвеллу Рэббу. Тот ознакомился с сутью дела и ответил: «Кажется, у Джейн и Филиппа Райлендс много друзей».

Джеймс Лафлин, учредитель «Новых направлений», человек, издававший Паунда с тридцатых годов, попытался надавить на Джейн Райлендс с противоположного берега Атлантики.

– Было дьявольски трудно избавиться от этой женщины! – проревел он в телефонную трубку, когда я дозвонился ему в Коннектикут. – Это вообще было не ее дело! Дональду Гэллапу потребовалось тридцать пять лет тяжкого труда, начатого в сорок седьмом году, чтобы собрать архивы Паунда для библиотеки Бейнеке в Йельском университете. Гэллап был директором. Он выискивал документы по всему миру, имел дело с пятью адвокатскими конторами и с бесчисленными взаимными исками двух семей Паунда, которые пытались разобраться, кому чем владеть. Йельский университет получил в шестьдесят шестом году от Мэри пятнадцать коробок с бумагами Паунда, но этим коробкам пришлось семь лет простоять в подвале нераскрытыми, до тех пор, пока не закончились все суды. Бьюсь об заклад, миссис Райлендс не имела об этом ни малейшего понятия!

Теперь позвольте мне сказать вам еще кое-что, о чем она, вероятно, тоже не знала: в сороковом году Паунд написал завещание, в котором оставил все свое имущество Мэри. Книги, собственность – все. Но так как он не оформил свою волю в итальянском суде, когда она была записана, то технически она не имела юридической силы, несмотря на то что в дальнейшем он не раз письменно ее подтверждал. После того как Паунда освободили из больницы Святой Елизаветы, Дороти была назначена американскими властями единственным легальным опекуном Паунда. Без подписи Дороти Паунд не мог составить новое завещание, а Дороти просто отказалась подписать завещание сорокового года. Они с Омаром наняли адвокатов. Мэри пришлось принять неизбежное, и она сама наняла адвоката; все кончилось разделом имущества с Омаром. Потом, после всего этого, невесть откуда возникает эта женщина Райлендс, не имеющая никакого права выступать от имени Паунда. Она влезла в это дело целиком и полностью и причинила новые страдания и вовлекла в дополнительные расходы семью, которая и без того претерпела за десятки лет множество потрясений.

Давление, сыгравшее решающую роль, осуществили попечители фонда Гуггенхайма в Нью-Йорке, контролирующей инстанции. Одним из попечителей был Джим Шервуд, владелец отеля «Чиприани».

– С точки зрения Джейн и Филиппа, – сказал мне Шервуд, – они спасали архив Ольги. С точки зрения венецианцев, они пытались его украсть. Дело фонда Эзры Паунда рассматривалось на встрече совета директоров в Нью-Йорке. Попечители были обеспокоены тем, что противоречия могут выплыть наружу и стать причиной многих трудностей для музея. Более того, Питер Лоусон-Джонсон, председатель совета и двоюродный брат Пегги, понимал, что из-за антисемитизма Паунда участие Джейн выглядело двусмысленным в свете ее связи с музеем Гуггенхайма через Филиппа. Совет попечителей предложил Филиппу выбрать между фондом Эзры Паунда и его ролью в музее.

Я подумал, что теперь настало время снова поговорить с Филиппом и Джейн Райлендс. Я дозвонился Филиппу в его офис в музее Гуггенхайма. Учитывая число людей, с которыми я уже обсуждал тему фонда, меня нисколько не удивила его реакция на простое упоминание моего имени.

– Нас не интересует разговор с вами!

– Я хочу задать вам несколько вопросов.

– Мне неинтересно слушать ваши вопросы.

– Эти вопросы касаются фонда Эзры Паунда.

– Мне очень мало известно о фонде Эзры Паунда, а кроме того, у нас есть договоренность с Мэри де Рахевильц не говорить с вами о фонде.

– Тогда, чтобы быть честным с вами и Джейн, я пришлю вам вопросы в письменном виде, тогда вы, по крайней мере, сможете мне ответить.

– Я буду рассматривать отправление мне письменных вопросов как вмешательство в частную жизнь! Мы не готовы к судилищу прессы.

– Это не входит в мои намерения.

– Как бы то ни было, это всего лишь сплетни!

– Нет, – возразил я, – это не сплетни.

– Но что это в таком случае?