Город падших ангелов

Дом Бобби Дая — который он, по совету своего бухгалтера, пока не выкупил в собственность, а снимал за астрономическую сумму, — стоял на выступе над обрывом, словно голова индейца на капоте «Понтиака» пятидесятых годов, выставив подбородок навстречу сухим равнинам Лос-Анджелеса. Дом из дерева и стекла, с высокими потолками, был построен для рок-звезды шестидесятых, который предпочитал жить в хижине у черта на куличках, но при этом не выпускать из виду своего менеджера и звукозаписывающую компанию. В результате и получилась эта «Хипповая Валгалла»,[39] как назвал ее один гость. Шпандау решил, что дом вполне соответствует прозвищу. По периметру его обегал застекленный дворик — не лучший вариант для защиты от воров, зато какие виды! Шпандау подумал, что, наверное, немало упившихся в стельку гостей этого жилища свалилось в кусты на склоне. Не так улс и высоко, насмерть не убьешься, разве что приземлишься неудачно или дальше покатишься. Он подошел к краю и обернулся. Длинная лестница вела к бассейну и кабинке при нем. Еще одна лестница, покороче, шла к небольшому домику — очевидно, гостевому. Шпандау повернул голову и увидел, что Бобби раздвинул стеклянную дверь и смотрит на него.

— Большое спасибо, что приехал, — сказал Бобби, протягивая руку. Шпандау пожал ее. Это был уже не тот Бобби, что накануне. Перед Дэвидом стоял спокойный и уверенный в себе человек. Взгляд ясный, внимательный. Рука твердая. Цвет лица снова стал нормальным. Как будто и не было вчерашнего вечера.

— А ты думал, я не приеду? — спросил Шпандау.

— Да вообще-то нет, не думал.

Бобби провел его в гостиную. Высоченный потолок, как в соборе, и сплошное стекло, за которым открывался вид чуть ли не на весь Лос-Анджелес. Вот, значит, как оно — жить на Олимпе, мелькнуло в голове Шпандау.

На первый взгляд ему показалось, что мебель здесь — это просто куча разномастного хлама. Но обеденный стол обернулся настоящим раритетом в стиле испанской католической миссии, а наивный набросок над диваном принадлежал кисти Баскиа.[40] Диван в стиле ар-деко был взят с океанского лайнера двадцатых годов. Рядом с ним стояла лампа работы Лалика.[41] Комната выходила окнами на юг, поэтому прямые солнечные лучи никогда сюда не попадали. В доме было светло и прохладно, а обилие дерева создавало впечатление, что ты где-то в лесу. Хороший архитектор способен сотворить чудо. Особенного соответствия деталей тут не наблюдалось, но у парня есть вкус и глаз наметанный, вынужден был признать Шпандау. Родился он в рабочей семье, как Дэвид успел прочитать о Бобби, хотя и не бедной. Но все же такие деньжищи должны были потрясти его. Кое-где валялись каталоги аукционных домов, и Шпандау представилось, как Бобби лихорадочно листает их, запоминает названия, отчаянно пытаясь компенсировать те годы, когда у него ничего не было. Его трейлер был безликим, но о доме такого не скажешь. И Шпандау подумал, что теперь начинает лучше понимать Бобби. Здесь тоже не нашлось ни одной фотографии. Ничего, что напоминало бы о прошлом. И это само по себе говорило о многом. Это был дом молодого человека, который писал свою жизнь с чистого листа.

— Спасибо за вчерашний вечер, — начал Бобби. — Я б его пристрелил.

— Вряд ли.

— А чего это ты так уверен?

— Ты, конечно, не семи пядей во лбу, но и не законченный идиот.

— Что ты имеешь в виду?

Ты не настолько туп, чтобы отправить коту под хвост карьеру и миллионные гонорары. И все ради того, чтобы пристрелить такое ничтожество, как Ричи Стелла.

— Пусть тебе и кажется, что он тебя достал до печенок.

Бобби плюхнулся в кожаное кресло.

— Думаешь, раскусил меня, да?

— По крайней мере, настолько, чтобы понять, что записочку-то ты сам накатал. И что Ричи Стелла тебя шантажирует.

Бобби не стал изображать удивление. Он достал пачку французских сигарет и картинно закурил.

— Можно просто заплатить ему, — предложил Шпандау. — А еще лучше — обратиться в полицию. У них есть отделы по разгребанию такого дерьма. Понятное дело, тут Голливуд, но все равно шантаж преследуется по закону.

— Да он мечтает, чтобы я в этой гребаной киношке снимался. А сам хочет быть продюсером, засранец.

— Да, он засранец и моралью себя не отягощает, но на меня произвел впечатление профессионала. А фильм так плох?

— Сценарий — говно. Энни ни за что не разрешила бы мне в таком играть. Стыда не оберешься. Мне нужен «Пожар». Для меня это прорыв. Энни говорит, что с ним я попаду в список А. А если сняться в этом отстоище, то не видать мне его как своих ушей. В «Пожаре» у меня хорошая роль, может даже лучшая в моей жизни. Там реально есть что играть. И мне все бросить, распрощаться с «Пожаром» и вляпаться в говно? Не могу я на этой пойти.

— Поговори со студией. Пусть они сами разберутся.

— Не могу.

— Неужели все так плохо? — не поверил Шпандау. — Ты же для них — золотая жила. Они тебя в обиду не дадут.

— Ну да, конечно, только этого мне не хватало — отделаться от Ричи и оказаться на цепи у этих мудозвонов. Они еще хуже, чем он.

— От меня-то ты чего хочешь?