Город падших ангелов

— …это не какой-нибудь торговец подержанными тачками из Резеды,[4] который потребует, чтобы вы снимали, как его жена трахается с кем попало. И я им сказала, что нужен человек хоть с каплей такта, а не урод, ни хрена не соображающий в нашем деле. И в том, как общаться с талантом такого калибра. В общем, человек, способный воспринимать…

Она распиналась уже минут пятнадцать, но ничего полезного ему пока не сообщила. Выглядела она вполне ничего, если вам по сердцу цветущие женщины с Восточного побережья. Ему такие приходились по сердцу, хоть и не всегда.

У нее были золотисто-каштановые волосы, полные алые губы, светлая кожа и манеры ядозуба.[5] Фантазия рисовала ему картины того, как она днями напролет кромсает человечину, а потом приходит домой и сюсюкает со своими кошками.

— … проницательный, мать его, и чтоб не вваливался в помещение как слон в посудную лавку…

На ней было простое черное платье от «Бален-сиага»,[6] и он уловил аромат «Опиума»,[7] когда она продефилировала мимо. В вопросах одежды она обладала превосходным вкусом, но метафора со слоном и посудной лавкой была не в бровь, а в глаз. Большой палец у него ныл и без бинта походил на немного согнутый баклажан.

— … умел держать рот на замке и не рванул к желтым журналистам, чтобы разболтать то, что способно…

Кабинет у нее был маленьким, что-то вроде закутка, который выделяют среднему звену в страховых компаниях. Не хватало только семейных фотографий и календаря с видами какого-нибудь национального парка. Отсутствовал любой намек на ее личную жизнь. Одну стену закрывал шкаф от пола до потолка, забитый сценариями. По корешкам он насчитал шесть, уже получивших «Оскара», и четыре, на него претендующих. В Голливуде подобная самоотдача начинает восхищать. Но он давно решил, что ему плевать.

Палец начал пульсировать, и в придачу заболела спина. Болеутоляющие он принимать отказывался, а вот сигаретку сейчас выкурил бы. И «Джека Дэниэлса» выпил бы. Неделю назад на родео в Салинасе его сбросила лошадь по кличке Секач, и он потянул спину. А потом еще умудрился вывихнуть большой палец, когда накидывал лассо на бычка.

Он сунул его между веревкой и рожком седла — типичная ошибка для новичка, вызвавшая только смех и ни капли сочувствия у остальных. Все это родео в Салинасе было сплошным недоразумением. Но в конце месяца намечалось еще одно, в Бейкерсфилде. Он как раз прикидывал, хватит ли у него отгулов в счет отпуска, чтобы съездить туда, но тут заметил, что она умолкла.

— Черт подери, вы что делаете?

Она стояла рядом с ним, уперев руки в бедра, и смотрела на него так, словно его вдруг подкосил синдром Туретта.[8] Спустя минуту до него дошло, что он в задумчивости достал сигарету и попытался закурить.

— Господи Иисусе! — воскликнула она. — В этом здании не курят. Как и повсюду в этом штате!

Он убрал пачку в нагрудный карман пиджака. Ко всему прочему его стало клонить в сон. Всю ночь он провел за рулем: ехал из Флагстаффа,[9] от сестры. Два дня отпуска не догулял, поскольку Уолтер, его начальник, сказал, что он категорически необходим для расследования. И клиент очень важный.

— Да вы же ни слова, мать вашу, не услышали из того, что я сказала. Гири о вас хорошо отзывался. Но вот гляжу на вас и сдается мне, что для вас и улицу-то перейти — проблема. Уж не говоря о таком деле.

Пол Гири был телепродюсером, для которого он выполнил одно задание. Именно Гири и рекомендовал Шпандау агентству «Объединенные таланты», которое и соорудило это самое убожество с кондиционерами. А они уже перенаправили Шпандау к ней.

И вот теперь она любезно сообщила ему, что это ее совсем не радует. Энни Майклз была одним из лучших агентов в своей области и славилась чрезвычайной преданностью клиентам и заботой о них. А еще она была чемпионкой Голливуда по сквернословию.

И Шпандау начал уставать от того, что она направила этот свой талант на него.

Дэвид Шпандау поднялся и тщательно застегнул единственную пуговицу на пиджаке от «Армани». Росту в Энни было не больше метра шестидесяти, и он возвышался над ней сантиметров на тридцать. Ей пришлось запрокинуть голову, чтобы смотреть на него, и она умолкла. Как говаривал старый учитель Шпандау Бо Макколей, если больше ничто не помогает, просто будь выше.

— Благодарю вас, — начал он. — Было приятно познакомиться с вами. — Шпандау протянул руку. Энни тупо посмотрела на нее.

— Вы куда намылились, мать вашу? — недоверчиво поинтересовалась она. Голливудские агенты привыкли к тому, что люди пытаются прорваться к ним, и часто забывают, что они могут захотеть и уйти.

— Для начала, — сказал Шпандау, — выйду из вашего прелестного здания и закурю, если, конечно, никто не выскочит, чтобы полить меня из огнетушителя. Затем, вероятно, загляну к «Муссо и Френку», съем яичницу с ростбифом. А там видно будет. Говорят, в окружном музее выставка немецких экспрессионистов. Хотя мне нравятся гравюры Эмиля Нольде,[10] не уверен, что вынесу это буйство после ростбифа.