Город падших ангелов

Саймон видел ее такой, какая она есть, но одновременно и такой, какой она была в семь лет, худые руки, веснушки и те голубые пластиковые заколки, которые она носила в волосах до одиннадцати лет. Он подумал о том, как впервые заметил, что у нее была девичья фигура под широкой футболкой и джинсами, которые она всегда носила, и как он не был уверен, может ли смотреть или лучше отвернуться. Он подумал о ее смехе и быстром карандаше, скользящем вдоль страницы, оставляя изящные узорные рисунки за собой: замки со шпилями, бегущих лошадей, ярко раскрашенных персонажей, которых она придумывала. «Можешь ходить в школу сама, — говорила ее мать, — но только если Саймон пойдет с тобой». Он подумал о ее руке в его руке, когда они переходили улицу, и о своем ощущении этого невероятного задания, за которое он взялся: ответственность за ее безопасность.

Однажды он влюбился в нее, и, может, какая-то часть его всегда будет любить ее, потому что это была первая любовь. Но это было неважно сейчас. Она была Клэри; она была частью его; всегда была и навечно останется. Пока он смотрел на нее, она качнула головой еле заметно. Он знал, о чем это говорило. «Не делай этого. Не давай ей то, что она хочет. Позволь случиться тому, что должно случиться со мной».

Он вошел в круг. Когда он перешагнул нарисованную линию, он вздрогнул, как от удара током, прошедшего сквозь него.

— Хорошо, — сказал он. — Я сделаю это.

— Нет! — вскрикнула Клэри, но Саймон не взглянул на нее. Он наблюдал за Лилит, которая улыбнулась холодной, злорадной улыбкой, когда подняла левую руку и провела ей по поверхности гроба.

Его крышка испарилась, открываясь так, как открывается крышка на банке сардин, подумал Саймон. Верхний слой стекла отошел, растворяясь и стекая, капая на гранитный пьедестал и кристаллизуясь в маленькие осколки стекла, когда капли попадали на землю.

Теперь гроб был открыт, как бочка с рыбой; внутри плавало тело Себастьяна, и Саймону показалось, что он снова увидел вспышку руны на его груди, когда Лилит потянулась внутрь резервуара. Пока Саймон смотрел, она взяла болтающиеся руки Себастьяна и скрестила их на груди странно нежным жестом, кладя перебинтованную руку под целую. Она смахнула прядь его мокрых волос с его неподвижного белого лба и отошла, стряхивая похожую на молоко воду с рук.

— Приступай, Светоч, — сказала она.

Саймон подошел к гробу. Лицо Себастьяна было расслабленным, веки неподвижными. На его шее не бился пульс. Саймон вспомнил, как сильно он хотел выпить крови Марин. Как он смаковал ощущение его клыков, пронзающих ее кожу и освобождающих соленую кровь под ней. Но это… это было питание трупом. От одной только мысли его желудок скрутило.

Хотя он не смотрел на нее, он знал, что Клэри наблюдает за ним. Он чувствовал ее дыхание, когда наклонялся над Себастьяном. Джейса он тоже чувствовал, тот наблюдал за ним своими пустыми глазами. Он протянул руки в гроб и сжал на холодных скользких плечах Себастьяна. Борясь с тошнотой, он наклонился и погрузил свои клыки в горло Себастьяна. Черная демоническая кровь наполнила его рот, горькая, как яд.

* * *

Изабель тихо передвигалась среди каменных пьедесталов. Алек был рядом с ней, сжимая Сендалфон в руке, от которого вился свет сквозь комнату. Майя была в углу комнаты, она согнулась пополам и блювала, держась рукой за стену; Джордан колебался над ней, казалось, он хотел протянуть руку и погладить ее по спине, но боялся ответной реакции.

Изабель не винила Майю за тошноту. Ее бы тоже вырвало, если бы не годы тренировок. Она никогда не видела чего-то похожего на это. В комнате были дюжины, может, пятьдесят пьедесталов. На каждом из них была низкая корзина. В каждой был младенец. И все младенцы были мертвы.

Сначала она хранила надежду, проходя вдоль рядов, что сможет найти хоть одного живого. Но эти младенцы уже давно были мертвы. Их кожа была серой, их маленькие лица в синяках и лишены цвета. Они были завернуты в тонкие одеяла, и, хотя в комнате было прохладно, Изабель не думала, что этого было достаточно, чтобы они замерзли насмерть. Она не была уверена, как они умерли; она не могла заставить себя изучить их внимательнее. Это было явно дело Конклава.

Лицо Алека позади нее было в слезах; он матерился сквозь зубы, когда они достигли последних пьедесталов. Майя выпрямилась и прислонилась к окну; Джордан дал ей какую-то вещь, может, платок, чтобы прижать к лицу. Позади нее горели холодные белые огни города, пронзая темное стекло, как бриллианты.

— Из, — сказал Алек. — Кто мог сделать подобное? Зачем кому-то, даже демону…

Он осекся. Изабель знала, о чем он думал. Макс, когда он родился. Ей было семь, Алеку девять. Они склонились над младшим братом в колыбели, развеселенные и очарованные этим новым увлекательным существом. Они играли с его маленькими пальчиками, смеялись над странными рожицами, которые он строил, если его щекотали.