Город падших ангелов

— Ты знаешь, как оборотни становятся вожаками стаи, — сказал он. — Им нужно убить прежнего вожака. Я сделал это дважды. У меня есть шрамы, доказывающие это. — Он слегка отодвинул воротник рубашки, и Саймон увидел кончик толстого белого шрама, который выглядел грубо, словно его грудь разодрали когтями. — Второй раз это был рассчитанный ход. Хладнокровное убийство. Я хотел стать вожаком, и именно так я этого добился, — он пожал плечами. — Ты вампир. В твоей крови желание пить кровь. Ты долго сдерживал его. Я знаю, что ты можешь ходить днем, Саймон, и пытаешься быть нормальным человеческим парнем, но ты все равно тот, кто есть. Точно так же как и я. Чем больше ты пытаешься подавить свою истинную природу, тем больше она будет контролировать тебя. Будь собой. Никто, кто действительно любит тебя, не перестанет любить.

Саймон хрипло сказал:

— Моя мать…

— Клэри рассказала мне, что случилось с твоей матерью, и что ты ночевал у Джордана Кайла, — сказал Люк. — Слушай, твоя мать придет в себя, Саймон. Как Аматис, со мной. Ты все равно ее сын. Я поговорю с ней, если хочешь.

Саймон молча помотал головой. Его мать всегда любила Люка. Учитывая, что Люк — оборотень, все станет только хуже, а не лучше.

Люк кивнул, словно он понял.

— Если ты не хочешь возвращаться к Джордану, ты можешь свободно воспользоваться моим диваном сегодня. Я уверен, что Клэри будет рада, если ты будешь рядом, а о твоей матери мы поговорим завтра.

Саймон расправил плечи. Он посмотрел на Изабель через комнату, на блеск ее кнута, на сияние медальона на шее, взмахи ее рук, пока она рассказывала. Изабель, которая не боялась ничего. Он подумал о своей матери, как она попятилась от него, о страхе в ее глазах. Он прятался от этого воспоминания, бежал от него с тех пор. Но пришло время остановиться.

— Нет, — сказал он. — Спасибо, но думаю, что мне не нужно место для ночевки сегодня. Думаю, что я собираюсь вернуться домой.

Джейс стоял один на крыше, глядя на город, на Ист-Ривер, вьющуюся между Бруклином и Манхэттеном, как серебристо-черная змея. Его руки, губы все еще были теплы от прикосновения Клэри, но ветер с реки был ледяным, и тепло быстро уходило. Без пиджака ветер пронизывал тонкий материал рубашки, как лезвие ножа.

Он сделал глубокий вдох, всасывая холодный воздух в его легкие, и медленно выдохнул. Все его тело было напряжено. Он ждал звуков лифта, открывающихся дверей, сумеречных охотников, наполняющих террасу. Они сначала проявят жалость, подумал он, беспокойство за него. Затем, когда они поймут, что случилось — начнут отдаляться, обмениваться значительными взглядами, когда он вроде бы не будет видеть. Он был одержим — не просто демоном, а Высшим Демоном — сражался против Конклава, угрожал и навредил другому сумеречному охотнику.

Он подумал, как на него посмотрит Джослин, когда узнает, что он сделал с Клэри. Люк может понять, простить. Но Джослин. Он никогда не мог заставить себя поговорить с ней откровенно, сказать слова, которые могли бы успокоить ее. Я люблю вашу дочь больше, чем когда-либо думал, что можно любить что-нибудь. Я никогда не наврежу ей.

Она просто будет смотреть на него, размышлял он, этими зелеными глазами, как у Клэри. Она будет хотеть от него большего. Она захочет, чтобы он сказал то, в чем не уверен.

Я не похож на Валентина.

Разве нет? Слова, казалось, колыхались в холодном воздухе, шепот, предназначенный только для его ушей. Ты никогда не знал своей матери. Ты никогда не знал своего отца. Ты отдал свое сердце Валентину, когда ты был ребенком, как это делают дети, и сделал себя его частью. Ты не можешь сейчас отсечь это от себя одним ударом лезвия.

Его левая рука была холодна. Он опустил взгляд и увидел, к своему удивлению, что как-то подобрал кинжал — серебряный нож своего настоящего отца — и держал его в руке. Лезвие, хотя его и разъела кровь Лилит, было снова целым и сияло, как обещание. Холод, ничего общего не имевший с погодой, распространился в его груди. Сколько раз он просыпался вот так, задыхаясь и вспотев, с клинком в руке? И Клэри, всегда была мертвой у его ног.

Но Лилит была мертва. Все было кончено. Он попытался просунуть кинжал за ремень, но его рука, казалось, не хотела подчиняться команде, которую отдавал ей разум. Он ощутил жгущий жар в груди, разъедающую боль. Посмотрев вниз, он увидел, что кровавая линия, которая разделила метку Лилит пополам, где Клэри порезала его клинком, зажила. Метка сияла красным на его груди.

Джейс перестал пытаться просунуть кинжал под ремень. Его костяшки побелели, когда рука сжалась на рукоятке, его запястье изгибалось, отчаянно пытаясь развернуть лезвие к себе. Его сердце колотилось бешено. Он решил, никаких иратце. Как метка зажила так быстро? Если бы он мог порезать ее снова, изменить ее, хотя бы временно…

Но его рука не подчинялась ему. Его рука неподвижно осталась на месте, когда тело развернулось против его воли к пьедесталу, где лежало тело Себастьяна.