Город принял

– Ну да, правильно! Кабы ты во время войны не титьку мамкину тянул, а с мое в траншеях посидел, ты бы знал – такая чушка танк раскалывает, как орех. Не то что твой железный костыль с мотором…

– А чего он сделал? – спросила участкового Рита.

– Чего-чего! Увидал снаряд, поддел его ковшом по-тихому и сюда отвез, за кусты бросил. Хорошо, жильцы увидели, мне сообщили. У-у, черт лохматый!..

– Да бросьте вы, Василий Иваныч, – слабо отругивался экскаваторщик. – Все одно вам бы сказал… Опосля смены…

– Короче, вопрос ясен, – подвел я итоги. – Обеспечить охрану места, саперы уже вызваны, прибудут минут через сорок…

– А с ним как? – кивнул участковый на парня.

– По всей строгости закона! – сурово отрезал я, и мы пошли к машине.

Рита, пробираясь за мной по ухабам стройки, озабоченно спросила:

– А что ему полагается… по всей строгости?

– Товарищеский суд, – засмеялся я. – Надо будет сказать, чтобы начальник отделения представление написал: пусть им хоть учебный фильм покажут, чем такая лихость кончается…

Прыгнул в свой отсек Юнгар, нагулявшийся на свежем песке, захлопнул за собой дверь Юра Одинцов. Чинно уселся Халецкий, нырнул на место Скуратов, толчком – с земли на высокое сиденье – бросил себя за руль Задирака, и сразу же басовито, коротко рявкнул мотор.

А я взял Риту за руку:

– Он ведь очень старый…

– Кто? – удивилась Рита.

– Снаряд! Мы еще не родились, когда он упал… Еще был жив мой отец, он только-только должен был получить десять дней отпуска – чтобы родился я. А снаряд уже упал… Лежал здесь столько лет, весь изоржавел, почти сгнил, но вся его злая сила была в нем. И все годы ждал…

– Слава Богу, не убил никого!

– Ну да… – Было немного обидно, что Рита не понимает меня. – Помнишь, мы с тобой говорили о моей работе?

– Да, но ведь…

– Нет, нет, ничего. – Открыл дверцу, подсадил ее в машину и сказал, будто оправдывался: – Я просто подумал, что ненаказанное зло – оно как такой снаряд…

Плавно раскачивая на выбоинах и ухабах свою двухосную колесницу, погнал наш гиксос сотню железных лошадей. Сталь характера – разрубает кирпич ладонью…

Скуратов протянул Рите горящую зажигалку и вежливо осведомился:

– Доктор, вы давно знаете Тихонова?

– Считайте, что со школы. С десятого класса.

– Он и тогда любил под всякий пустяк подводить глубокие теории?

Рита усмехнулась:

– Не больше двух-трех в день…

Да, это было так. Рита сказала правду: меня и тогда занимала масса проблем, по-видимому совершенно пустяковых, но казавшихся мне тогда невероятно важными. Жаль только, что Рита сейчас стала говорить об этом со Скуратовым.

Я даже прикусил губу от досады и сказал ему:

– Все-таки мне больше повезло в жизни, чем тебе…

– Позвольте полюбопытствовать?… – открыто засмеялся Скуратов.

– Ты бы мог стать кем угодно, а я только сыщиком!

Скуратов пожал плечами:

– Сомнительное преимущество. Еще Козьма Прутков говорил, что специалист подобен флюсу – он односторонен.

– Вот этого ты и не можешь понять: у тебя – специальность, а у меня – призвание.

– Призвание ловить жуликов? Завидный выбор!

– Ты все перепутал, Скуратов! – со злой усмешкой, с ожесточением сказал я. – Ты, когда выбирал специальность, может быть, и планировал жуликов ловить. А мое призвание – людей от них поберечь. И на таком деле или весь выложись, или ты у нас не нужен!

В машине все замолчали, прислушиваясь к спору. Скуратов, глядя на меня исподлобья, сказал серьезно:

– Слушай, а ведь если бы тебе зарплату не давали, ты бы все равно никуда не ушел? А, Тихонов?

– Конечно! Я бы за харчи работал! А ты бы ушел! И я об этом не больно жалею!

– Ну скажи на милость, что ты так надрываешься? Неужели не понимаешь, что сейчас нужны другие критерии полезности? Сейчас другие времена, и твой азарт сильно отдает горлопанством!

– А почему ты решил, что времена другие? Сейчас что, избитому не больно? Ограбленному не страшно? Обманутому не стыдно, обесчещенному не горько?

– Но кривая преступности из года в год идет вниз. Это-то тебе известно?

– Известно. А всем остальным людям – нет. Обыкновенным людям. Им на графики и статистику чихать. Им вот и надо, чтобы я рвался. И чтобы ты рвался. А ты рваться не хочешь…

– А чего же я хочу, по-твоему? – прищурился Скуратов.

– Ты хочешь быть просто начальником. Все равно каким, только начальником. А если начальником не выйдет, то хотя бы спокойно жить…

– Ты думаешь, очень стыдно – хотеть спокойно жить?

– Это не стыдно. Но мне лично такие люди не подходят, я с ними стараюсь дела не иметь…

– Н-да, – хмыкнул Скуратов. – Подобный максимализм украсил бы юношу осьмнадцати лет. А зрелый муж с такой нетерпимостью – эт-то… знаешь…

– Знаю! Знаю! – махнул я рукой. – Я тебе просто не успел сказать, что не тороплюсь стать зрелым мужем. Зрелый плод скоро портится…

– С тобой нельзя разговаривать. Ты не милиционер, ты камикадзе!

– Это как тебе угодно…

Машина тормознула у дежурной части, я соскочил с подножки. Ко мне подошла Рита, негромко сердито сказала:

– Стас! Как ты разговариваешь с людьми! Ты ведь оскорбил его, а он хотел просто пошутить…

– Он не со мной шутит, а со своей работой. А мне это не нравится!