Город призраков

Скандал вышел неописуемый, даже говорить об этом не хочется. Обвинение в мелком хулиганстве и вандализме. Хорошо хоть, я не участвовала в осквернении могилы. Мальчишки в один голос твердили, что ничего не помнят, и хотя я знала, что они говорят правду, копы все равно выписали им штраф. Мне было жалко парней, но им здорово повезло, что они вообще остались живы.

А у меня и самой хватало неприятностей.

Лара не придумала ничего лучше, как сказать моим родителям, что я сама им все объясню, когда вернусь. А что я могла объяснить? Куда я девалась, или что со мной случилось? Ничего я объяснить не могла – то есть, могла, конечно, но такие объяснения только вызвали бы новые вопросы, на которые ответов не было.

Тем не менее я попыталась рассказать им правду.

– Десять баллов за фантазию, – сказала мама, когда я закончила, но суровый папа все равно приговорил меня к пожизненному заключению. Но я думаю, что они просто ужасно за меня испугались и очень рады, что я оказалась жива.

Я и сама этому рада.

Вчера закончились съемки первой серии «Оккультурологов». Мама осталась дома, чтобы собрать чемоданы и просмотреть с телевизионщиками отснятый материал. Я целый день ныла, умоляя, чтобы папа сходил со мной к «Беллами». Наконец, он согласился – подозреваю, только потому, что погода наладилась и ему нужен был предлог, чтобы выйти погулять.

Моя камера хоть и сломалась, но корпус остался цел. Внутри по-прежнему кассета с пленкой. И я хочу поскорее увидеть, что на ней.

Поднявшись наверх, мы с папой поворачиваемся, чтобы полюбоваться Королевской Милей, которая спускается с холма, словно лента.

– Великий город, – говорит папа.

– Да уж, – киваю я, – это точно.

«У Беллами» открыто, но внутри никого. Ни одного посетителя. Никого за прилавком. Джейкоб и папа остаются снаружи, а я захожу. Никак не могу избавиться от странного чувства. Мне не хватает моей темной и тесной фотолаборатории, да и непривычно как-то оставлять свои снимки чужому человеку. Ведь это значит, что я не первая увижу, что вышло, не увижу, как проявляется изображение. Но у меня нет выбора.

– Здравствуйте! – здороваюсь я.

Слышатся шаги, и через несколько секунд из задней комнаты выглядывает девушка. Она старше меня, но не такая взрослая, как я ожидала – может, лет восемнадцати, с коротко стриженными голубыми волосами и ногтями всех цветов радуги.

– Привет! – говорит она с сильным шотландским акцентом.

– Скажите, у вас можно проявить черно-белую пленку? – спрашиваю я.

– Конечно, можно. А иначе что же это был бы за фотомагазин? Скажу честно, – говорит она, опираясь локтями о прилавок, – это я люблю больше всего. В старой пленке есть что-то такое… Мир в черно-белом цвете выглядит совсем по-другому. Иначе. Более волшебным. Понимаешь, о чем я? – Она замечает фотоаппарат у меня в руках. – Боженьки, что ты с ним делала, в футбол, что ли, играла?

Я кладу испорченный фотоаппарат на прилавок.

– Он сломан, я понимаю, – говорю я, – но там внутри пленка, и я надеялась…

Девушка тычет в аппарат ногтем.

– Я гляну? – спрашивает она, а сама уже вертит камеру в руках. Она обращается с ней бережно, с любовью, оглядывает со всех сторон. – Старая модель, трудно будет подобрать.

– Подобрать?

– Ой, да здесь же только объектив и разбит. А, ну и видоискатель еще. С этим я помочь не смогу, но… – неуловимое движение, тихий щелчок, и разбитая линза лежит у нее на ладони. – Стекло посеребренное, хм-м… – Они скрывается в заднем помещении и через несколько минут возвращается с новой линзой. Не новой, конечно. Видно, что она такая же старая, как мой аппарат. Быстрым движением девушка вставляет линзу на место. – Вот и все.

При виде исцеленной камеры сердце у меня радостно екает, но тут же падает.

– Боюсь, я не смогу позволить себе…

Она кладет камеру на прилавок.

– Вообще-то продать тебе эту линзу я не могу. – Девушка разворачивает объектив ко мне, и я замираю, но взглянув в линзу, вижу… просто себя. Правда, на долю секунды мне кажется, что волосы в отражении будто плывут, как по воде, а в груди светится огонек. Но это, наверное, просто блик на линзе, игра света, ошибка зрения, потому что я моргаю, и все это исчезает. – Видишь? – она постукивает по линзе. – Она с дефектом. Вот тут.

Прищурившись, я замечаю на внутренней стороне крохотное пятнышко, похожее на облачко тумана.

– Из-за этого снимки получаются немного странные. Так что лучше уж ты избавь меня от нее.

Я облизываю губы.

– Серьезно?

– А то! – и она хватает камеру. – Я проявлю твою пленку и – о, кстати, у тебя еще остался кадр, знаешь? – она помахивает камерой в воздухе. – Хочешь, сниму тебя?

Я оглядываюсь, вдруг почувствовав себя неуютно от мысли, что окажусь на фотографии, а не сама ее сниму. И тут сквозь витринное стекло я вижу Джейкоба. Стоя к нам спиной, он глазеет на прохожих.

– Секунду!

Я подбегаю к окну и прижимаюсь спиной к стеклу так, чтобы оказаться рядом с Джейкобом. Нас разделяет только витрина с затейливой надписью «У Беллами».

Джейкоб замечает меня, оглядывается через плечо, улыбается. Я улыбаюсь в ответ и слышу тихий щелчок – это девушка-продавщица сделала снимок.