Город призраков

Пускай. Он встал, выпрямился, расправил плечи. Здесь, на открытой воде, тяжелое, грызущее душу чувство вины растворялось, исчезало — словно оставалось ждать на берегу. А Серега наслаждался ощущением своей силы и уверенности в каждом движении, грацией и послушной резвостью маленькой яхты. Только здесь он становится самим собой!

Едва он вышел из-за мыса, легкий ветер с запада слегка закренил яхту, парус заработал, и Серега выключил двигатель. Забурлила вода в кильватере, шкот в его руке наполнился живой силой, потянул — и Сергей заложил его на утку. Ровный ветер не грозил никакими неожиданностями. Возможно, к середине дня он совсем скиснет, но тогда можно вернуться под мотором. Удобно устроившись на борту, Серега с наслаждением вдыхал прохладный ветер и думал, что все его переживания в самом деле — мелки и неинтересны…

Гигантская свалка, подступающая к самой воде, образовала крутой высокий берег, под которым, среди жидкого кустарника, стоял маленький фанерный сарайчик. Двое бездомных, зевая и ежась от утренней свежести, разводили костерок. Языки пламени были почти невидимы в свете бледного солнца. Неподалеку спал еще один грязный мужик, а маленькая собачка, привязанная к чахлому кустику, визгливо лаяла на «Иллюзию»…

Чуть в стороне от фарватера, на мелкой воде застыли несколько резиновых лодок. Ранние рыбаки, покуривая вонючие папиросы, провожали Серегу равнодушными взглядами.

За свалкой открылся вид на гостиницу «Прибалтийская». Гигантская коробка с частично выбитыми окнами, мертвая и пустая. Ночью в ее окнах танцуют голубые огни. Даже пришедшие вчера по Корабельному фарватеру зеленые от страха иностранцы видели эту страшную иллюминацию, а кто-то разглядел в бинокль призрака, приветливо махавшего им рукой из окна верхнего этажа… Туда даже спасатели не лезут — там почти так же опасно, как, например, на путях Финляндского вокзала.

А еще чуть дальше — автодром. По нему с утра пораньше какой-то деятель носится на разбитом «Москвиче» — с такой отчаянной скоростью и так неуклюже, будто пытается покончить с собой.

Серега не только пялился на берег, но и следил за тем, чтобы не сойти с фарватера. Вокруг — мели, а ему хочется погулять… Яхта с ровным бурлящим звуком уходит все дальше в море, а вслед летят звуки просыпающегося города: музыка, шум автомобилей, голоса. По Петровскому фарватеру прошел «Метеор».

Вокруг — тишина и одиночество…

Пройдя примерно полпути до Кронштадта, Сергей положил яхту в дрейф. Везде глубоко, Морканал остался много южнее, других судов можно не опасаться. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что он действительно один, Сергей достал припасенную бутылку водки и плеснул себе в стаканчик. Взял из пакетика помидор — закусить. Помыл его в забортной воде. Молча приподнял стакан, глядя в разъяснившееся небо, подумал: «За меня!» — и выпил.

…Он стал выпивать намного больше, но какое это имеет значение, если он — мертвый! Ему невероятно тяжело сознавать свою смерть и свое предательство — но никто этого не знает. И не узнает никогда, потому что он сильный человек, хотя и трусливый…

— Хочешь сдохнуть — вернись на Ладогу.

Серега испуганно раскрыл глаза, но никого не увидел. Почему-то подумал, что более всего сейчас испугался бы того своего двойника, который и остался на Ладоге, — встретив его, он действительно «сдохнет», никаких сомнений. Ерунда, алкогольные галлюцинации, нет с ним никого… Серега громко сообщил в пространство:

— Я не хочу сдохнуть. Я жить хочу! Здесь! И я все сделал, чтобы жить именно так, как я хочу!

В родном мире приходилось жить так, как «надо», и делать то, что от него ожидали. Он всю жизнь должен был «соответствовать». Сын высокопоставленных и обеспеченных родителей был обязан занимать активную жизненную позицию, увлекаться правильными вещами, хорошо учиться, поступить в СПбГУ, и обязательно — на юридический… Затем — работать в скучной конторе, где много платят и есть возможность карьерного роста, ежедневно сидеть с девяти до шести в ненавистном офисе — как хотели его родители. Даже в яхт-клубе он вынужден был занимать на гонках исключительно первые места, чтобы они не предложили ему заняться чем-нибудь другим, где успехи будут более очевидными.

Юрист из него получился никудышный. Скучно ему было, тоскливо, зевал целыми днями на работе и дозевался до того, что его уволили. Серега выдержал «разборку» с недовольными предками, которые, конечно, были разочарованы. Но не возражали, когда он нашел себе место инструктора в своем же яхт-клубе — и занялся, наконец, любимым делом. Правда, не упускали случая дать ему понять, что это любимое дело — не профессия. Папашка и вовсе не стеснялся демонстрировать сыну презрение, каждый раз подчеркивая, что они до сих пор дают ему деньги на личные расходы, обеспечивают его потребности, кормят. И замечал снисходительно: сынок молодой еще, перебесится. Когда-нибудь станет человеком.