Город призраков

Я не узнавал Вано. Он будто бы стал совершенно другим человеком. Он будто бы оставил далеко позади себя все то, что нес многие годы. Что делал многие годы. Что чувствовал и что переживал. Это был совершенно другой человек. Это был совершенно другой Вано. И только сейчас я понял, что все это время в Жемчужном, мой друг постепенно становился другим. А я этого не замечал. Или не хотел замечать.

— И действительно у живых, только у живых всегда можно откапать мало-мальские грехи, — продолжал со все большим запалом Вано. — Поскольку они живые. Они ошибаются, спотыкаются… Они живут… Но зло восторжествовало! Перевернутая идея стала убивать неугодных! Настоящие люди не додумались бы до такого. Поскольку им нечему завидовать, не с кем ничего делить! Это идея могла возникнуть только у бездарей и неудачников! Это идея отчаявшихся завистников, которые кроме слепого фанатизма ничего предложить не могут!

Вано разошелся не на шутку. В его глазах сверкала ненависть. Он уже сжал кулаки. Казалось, только удерживаясь от того, чтобы не броситься и не поколотить всех вместе взятых. Но тихий, спокойный голос Ступакова остановил его.

— Мы не убивали. И вам ничего не доказать.

— Когда трупы зарыты, а средство, вызывающее смерть не найдено… — вставил я свои язвительные пять копеек. Мне тоже хотелось надавать им тумаков. Но на сей раз Вано, поняв мои настроения, остановил меня.

— Не стоит, Ник. Наши кулаки — слишком много чести для этой компании.

Я кивнул. И взял себя в руки.

— Впрочем, — усмехнулся я, — эта идея не так уж и нова. Она подходит для всех негодяев. Просто в отличие от вас им не повезло. Не они же изобрели средство безнаказанно и медленно убивать людей. Но думаю, каждый из них об этом мечтает. И пускает в ход другие средства. Это идея ничтожного человека. Такие люди, если не могут убить человека физически, уничтожают его морально.

Я расскажу вам маленькую историю. Я нарисую маленькую модель подобного убийства… Когда-то я учился в творческом вузе. Где особенно гипертрофированно проявляются зависть и ненависть, поскольку дело касается славы. И чем человек бездарнее, тем большей славы он жаждет. И тем больше мечтает разрушить жизнь того, кто в самом деле ее заслуживает. Это история парня, фанатично желающего быть впереди других. Любым путем. Он видел, что есть ребята гораздо талантлив и гораздо умнее его. И тогда у него родилась идея самосовершенства. Когда он смог бы научится играть на слабостях других. Одержимый этой философией, поддерживаемой ненавистью к другим, он отверг все человеческие слабости. Внезапно превратившись в святошу. Он ходил скрестя руки на груди. Весь такой чистенький, аккуратненький. И без конца что-то бубнил себе под нос. Что-то типа молитвы. Он не пропускал ни одной лекции, он издалека кланялся учителям и заводил с ними разговоры о здоровье. Он не торопился на студенческие вечеринки. А бежал заниматься в библиотеку. Он с укором смотрел на веселящихся студентов и все время повторял: «Это не хорошо!» А поскольку практически все мы, как личности одержимые и творческие, были подвержены различным слабостям. Он был тут как тут. Ненароком намекая на эти слабости учителям. Рассказывая, как студенты смеются над педагогами. Он был отличником и морально устойчивой личностью. И со стороны выглядел вежливым и сверхпорядочным парнем. Он мог тайком смешать для соседа на праздничном вечере водку с пивом. Сам, конечно, не сделав ни глотка. Чтобы потом со стороны наблюдать за пьяными разборками. А утром с укором повествовать об этих сомнительных удовольствиях. Он ничего не гнушался. Он был способен незаметно, как бы ненароком подтолкнуть пьяного из окна. Или с невинным взглядом помочь отчаявшемуся сокурснику уйти в мир иной. Он любил посыпать чужие раны солью. И всех ненавидел. Без конца повторяя (попеременно с молитвами), что все скоро подохнут. Он же будет жить. Вечно.

Только когда кому-нибудь было очень плохо, когда у кого-то случалась беда, его лицо становилось настоящим. В такие моменты он непроизвольно сбрасывал свою маску святоши. В эти мгновения его кожа темнела, глаза зажигались, и губы вытягивались в змеиной улыбке. По меньшей мере это выглядело пугающе… Но страшнее всего было другое. Его невозможно было разоблачить. Поскольку он действительно ничего дурного не делал публично. Скорее — наоборот. Со стипендии сдавал деньги в фон помощи нуждающимся. И без конца переводил старушек через дорогу. При чем все это делалось прилюдно, с соответствующей рекламной кампанией. Это был чудовищный цинизм.

Но однажды… На новогоднем маскараде, все пришли в карнавальных костюмах. И когда отворилась дверь и вошел он… В своем строгом черном костюме. Накрахмаленной белой рубашке. Впрочем, как всегда. Единственное… На голове у него виднелись рожки. Все ахнули. А он ничего не понял. Он был уверен, что у него вид, как обычно. Ведь на маскарад он пришел без костюма. Костюм за него придумала сама жизнь. Или небо…