Город псов

— Бывает, — флегматично заметил Лунин. Он уже так замерз, что начал стучать зубами, несмотря на появившееся из-за разбежавшихся туч солнце.

— Верно, — подхватил толстяк, — так вот, стал я смотреть в бинокль. Как раз успел увидеть, как вы в котлован спускались. Хочу сказать, очень рискованно, очень. Я бы так не решился.

— Давайте по делу, — наконец не выдержал Лунин.

— Так мы как раз к делу и переходим, — заверил его толстяк, — дождь же как раз кончился, видно стало лучше. Машины-то полицейские я разглядел быстро, а вот над чем вы в котловане склонились, понял не сразу. Но понял. — Мужчина торжествующе улыбнулся. — А потом, знаете ли, совершенно случайно повел биноклем в сторону и увидел… — Толстяк неожиданно подмигнул Лунину и громко зашептал: — Вам надо самому посмотреть, вас это очень, — причмокнул губами он и с явным удовольствием повторил: — Очень заинтересует.

Одной рукой он протянул бинокль майору, а другой указал куда-то вверх. Илья не сразу понял, куда именно надо смотреть. Наконец, найдя нужную точку и немного подправив регулировки бинокля, он смог рассмотреть, на что именно указывает его собеседник.

Она тихо покачивалась на ветру, поворачиваясь из стороны в сторону, так, что Лунин никак не мог понять, открыты ли у нее глаза. Для чего ему была эта информация, он и сам не знал, но долго вглядывался в окуляры, пока, наконец, не увидел то, что было ему нужно. Ее глаза были закрыты, а лицо равномерно покрывали одинаковые, словно нанесенные безумным татуировщиком, узоры. Хотя, конечно, никаких узоров не было. Это была сетка, обыкновенная рыбацкая сетка, в которую была замотана голова убитой. Сама эта сетка была накинута на стальной крюк возвышающегося над заброшенной стройкой подъемного крана.

— Ну как? — нетерпеливо полюбопытствовал толстяк.

Лунин опустил бинокль. Если бы он мог наблюдать себя со стороны, то увидел бы, что вокруг глаз у него отпечатались бледные круги — следы от окуляров.

— А я смотрю, вас такое зрелище не сильно удивило. — Он с подозрением рассматривал мужчину.

— Да что тут особенного? — Толстяк пренебрежительно махнул рукой. — Я на такое каждый день смотрю.

— Это где это? — поднял брови Лунин.

— Так на работе, — пояснил мужчина, — я же на мясокомбинате работаю, обвальщиком. Ну, мясо от костей отделяю.

— Я понял, — кивнул Лунин, — а чего вы не на работе-то? Вроде, вторник.

— Так ведь отпуск, — улыбнулся толстяк, — отдыхаю. Вот завтра, если потеплее будет, на дачу поеду. У вас, кстати, есть дача?

— Сергей, — отвернувшись от толстяка, Лунин поманил к себе Ракитина, — нам крановщик нужен.

— Кто? Крановщик? — не понял Ракитин. — Зачем?

— А вот товарищ тебе все объяснит, — Лунин сунул бинокль в руки ничего не понимающему Ракитину, похлопал толстяка по плечу и зашагал к машине. Он знал, что уже поздно, ноги слишком долго были мокрыми, и наутро он наверняка заболеет. Но желание наконец согреться от этого меньше не становилось. Сев в машину и заведя уже остывший двигатель, Илья с сожалением подумал о коньяке, который он сгоряча вылил из ракитинской фляжки. Коньяк сейчас был бы очень кстати.

Глава 2 Болезнь

Чайник закипел уже в третий раз за день, хотя еще не было и двенадцати. Лунин поправил горлышко водолазки и бросил в кружку чайный пакетик. Чудодейственные растворимые порошки, которые, согласно уверениям на упаковке, должны были снять все симптомы простуды и облегчить его жизнь на ближайшие двенадцать часов, в горло больше не лезли и вызывали лишь долгую едкую боль в желудке. Простуда, уже третий день терзавшая Лунина, очевидно, получала немалое наслаждение, наблюдая за мучениями майора, и отступать явно не собиралась. Илья хлебнул чаю и вновь, уже второй раз за день, обжег язык. Это было больно, но, как ни странно, боль в языке вытесняла головную боль, и от этого на некоторое время даже становилось легче. Интересно, если ударить по ноге молотком, ну или хотя бы степплером, может быть, от этой боли ему станет совсем хорошо? Илья задумчиво покрутил в руках большой синий степплер и осторожно поставил его на стол.