Город с названьем Ковров-Самолетов

Ход черных. Г. Е. по приезде из-за границы заболел. «А» уехал за границу, «Б» заболел и слег в больницу. Кто остался в доме том? Да никого. Нина теперь щурилась близорукими глазами на дисплей в отделе Максакова. Марианна примкнула к антивампирской коалиции и вместе с Сашволодом околачивала груши на Фрунзенской. Володя взял у матери в прачечной несколько давно отставших от заказа белых халатов с мужской и женской застежкой. А. М. первым отправился в стационар, где находился его «пациент». Лежит в отдельной палате… дирекция ЭНИНа в лепешку расшиблась – товарищ сгорел на работе. А. М. навел справки у медсестер… на профессиональном жаргоне. Все три недели госпитализации Г. Е. в палатах справа и слева – сплошные жмурики… не поспевали с каталкой бегать. Мерли как мухи. А. М. пришел в «ателье» злой как черт. Сказал – терпенье лопнуло. Будем мочить. Где? В сортире? Где придется. Заберем последнее орудие производства – сам сдохнет. Нечего руки пачкать. Гнида…

Десант на больничку был хорошо подготовлен. Пикеты расставлены, медперсонал с помощью манипулятора собран на летучку, Г. Е. усыплен. Наша жемчужина – этот манипулятор. Сохраним? Нет, уничтожим. Вилен дал скопировать одному самородку из почтового ящика. Старый кадр оборонки не подкачал – уже рапортовал об опробовании опытного образца. Не эта хреновина наша жемчужина, а такой вот народный умелец. Сделал безобидный приборчик, без мокрого варианта. А то, не дай бог, опять попадет в руки какому-нибудь баклану. Я человек старый… все под богом ходим. В палате для номенклатуры А. М. вынул из сведенной злобным инсультом руки Г. Е. «предмет ухода за лежачим больным». Закрыл без стука дверь с другой стороны и пошел снимать часовых.

Ну что, Г. Е. проснулся тогда, когда А. М. ему разрешил. Обнаружил пропажу и сделал вывод о бесполезности продолженья жизненной борьбы собственными слабыми силами. Что в нашей большой зоне «на общих» доходят – это не тайна мадридского двора. Вызвал дежурную и сделал официальное заявленье, что умирает.

И все, и нету Гены,

Был человек – и нет,

И мы об этой сцене

Узнаем из газет.

* * *

Ход белых. Майским вечером Володя идет домой к маме Гале. Мимо стеклянного магазина «Поросенок». В круглой витрине когда-то стояли три поросенка. Давно, даже мама Галя не застала. Володя теперь не всякую ночь здесь ночует. Саша живет на Лефортовском валу, в пятиэтажке, крашенной для благолепия поверх неровного кирпича желтой краской. В коммуналке, с пожилыми рабочими соседями, не оговаривающими великовозрастную безобидную сироту. В данный момент он идет не по Лефортовскому валу, а по Мытной. Им с мамой Галей с какого-то там восемьдесят четвертого года принадлежит вся двухкомнатная квартирка на первом этаже. Улучшали условия – за смертью соседей. Теперь не так, любой угол наследуется. Володино окошечко темное и материно тоже. Она на кухне. Поверх короткой белоснежной занавески склонился над плитой ее трагический профиль – высокий лоб, горбатый нос, тяжелые веки и пышные седины. Володя не поведет мать на Большую Пироговскую искать дом, сам тоже не пойдет. Иная жизнь усыновила его, он принял данность. От этой суровой приемной жизни вся острота его песен, столь поражающая слушателей. И весь строгий шарм его картин. Володя несет матери использованные белые халаты, аккуратно сложенные Сашей в большой полиэтиленовый пакет с надписью «Аэрофлот». Мама Галя потихоньку отправит их в стирку. Она заметно изменила привычки и язык вместе с выросшим сыном, но стала очень замкнутой.

Почти во всех окнах свет. Ютятся гораздо теснее, они с Азученой еще везунчики. У всех занавески отдернуты – здесь привыкли жить на виду. Неестественно старые абажуры – кажется, давно должны бы истлеть. Непременный ковер на стене. Время застыло… сюда, Вилен! Качни маятник, чтоб миру, желанному миру тебя, мое сердце, вернуть. Просите – и будет вам дано. Из окна на втором этаже раздались звуки фортепьяно. Володя остановился, помедлил. Очень юный, легкий девичий голос, лет пятнадцать, не более того, летит в теплую тьму. Хотел бы в единое слово я слить мою грусть и печаль, и бросить то слово на ветер, чтоб ветер унес его вдаль… Чтоб ветер унес его вдаль! Аккомпанирует мать, или бабушка. Кто-то, обожающий эту птичку. Так нежно сливаются звуки! И когда оттает обделенная Саша? Он любит жалея… столбовая дорога русской души.

Снова рождаются князья Мышкины и Алеши Карамазовы.

* * *