Город с названьем Ковров-Самолетов

Катя с Юленькой заявились на Васильевский в Духов день, упали в ноги Прохорову. От волненья мешая русский язык с французским, поведали, что им в борделе не живется. Не по ним, слишком весело. Прохоров немного помедлил с ответом и позволил прибегшим под его защиту остаться. Однако, верный себе, разделил их сросшиеся судьбы. Старшую, Юлию, вскоре возвел в метрессы, а меньшую, Катю, приютил «просто так», называя про себя свояченицей. На чем это невинное «просто так» будет держаться – не подумал, всего не додумаешь. Затевать развод побрезговал, вторично беспокоить батюшку, того или иного, постеснялся. Дом без домового уже к концу зимы почитай перемогся. Теперь, когда и весна доцвела, в самый разгар путины отчалил вместе с низкими островами в новое плаванье, будто не было ни революции, ни реституции, ни проституции – и жить нам вечно, и плыть нам вечно. Не Лидию, так хоть Юлию простить, а все в Антипкину петлю не лезть. Чего там у Ваньки-встаньки внутри припаяно? не распотрошишь – не дознаешься.

Да, в борделе было куда как весело. Киприда, положив гнев на милость, возлегла в гостиной. Придите поклониться. И кошка может смотреть на короля, на королеву тоже. Иосиф Каминский выиграл крупное дело по иску одного из олигархов к швейцарскому банку – разглашенье тайны вклада без достаточных на то санкций. Успел вернуться к началу белых ночей. Егор Парыгин разочаровался в Лидии и махнул на Кипр. Спешил оприходовать неизвестное изваянье Афродиты, объявившееся на территории рощи – роща принадлежала ему со всеми муравьями. Алла Владимировна к делу охладела, оговорила с Лидией денежные вопросы, сняла хорошую дачу в Павловске. Лидия пока что самозабвенно вербовала в бордель классных девочек – не путать с классными дамами. Матушка ее Людмила Сергевна Осельцева, собрав квартплату со скучных и скученных жильцов на Литейном, отправилась в компании Серафимы за город – к Алле погостить. Подруги поставили в ряд три шезлонга и вспоминали необычные свои павловские приключенья, волнуя вздохами листву.

Борис Острогин увязался на Кипр вместе с Егором Парыгиным – счел необходимым. Прежде всего, он, антиквар, должен подтвердить или опровергнуть сужденье Антона Балдина о находке. Кроме того – кто по жизни не без основанья слывет жрецом Афродиты, того, конечно, заинтригуют нововведенья в пятизвездочном отеле. Одиссей встретил прилетевших в аэропорту и повез прямехонько к гроту, но грот был пуст. Постамент как облизанный, безо всяких следов изъятья скульптуры. Еще утром Венера была здесь. Уклонилась от встречи. Осталось разглядывать рекламный буклет, там были фотки сбежавшей. На одной из них – инсценировка, якобы Одиссей вытаскивает ее сетями. Вытаскивал он совсем другую, и никто его в тот момент не фотографировал. Теперь все это из буклета исчезло, взамен появились ослепительные снимки Зои Киприди в различных позах и минимальных одеяньях. Постояльцы отеля уж спрашивали, где ее можно увидеть, портье крутился как уж. Антону Балдину пришлось ткнуть пальцем в подоспевшего Егора, тому в свою очередь ничего не оставалось, как пригласить желающих в Питер. К предложенью отнеслись суперсерьезно, зафиксировали электронный адрес борделя на Морской. В тот же день вечером Даня, сидючи за компьютером, принял заявки от двоих бельгийцев. Комнат для них на самом деле не было, Дане пришлось пока что взять к себе обеих своих подружек – Мадину и Фатиму. А там умная Лидия разберется, решит, что делать. Поскольку Киприда наотрез отказалась участвовать в игре, с Васильевского срочно вызвали Катю Переляеву. Вот и пришел конец ее высоконравственному существованью в качестве свояченицы Прохорова. Все на свете когда-нибудь да кончается. Может окончиться едва начавшись, может и вовсе не начаться. Идея была мертворожденная. Теперь оставалось ждать, чтоб вслед за Катей на Морскую притащилась Юленька. Прохоровский дом снова оказался сообщающимся с борделем сосудом. Нависло, притихло. У Каминского-отца шевелились на голове наэлектризованные волосы.

Осенью родился Константин Антоныч Балдин – в нем греческой крови было более половины. Никакими разоблаченьями счастливое событие не сопровождалось, только Одиссей тайком проскользнул взглянуть на дитя. Семя трагедии проросло на развалинах античного театра. На Васильевском она уж вопила во весь голос. Греческая трагедия никогда попусту не вопиет, кто-то должен был сойти в Аид, перевозчик ждал.