Город С

«Сука, найти тебя надо и ебало расхуярить», – Юрий Васильевич снял рубашку, бросил её рядом с пиджаком и, начал расстегивать ремень на брюках.

Остановившись, он развернулся и прошёл на кухню. На кухне он взял портфель и вернулся в комнату. Расстегнув ремень, Савельев снял брюки. Оставшись в трусах и носках, он наклонился к девушке.

«Какая тебе, блядь, Франция?! Нахуй ты там нужна? Ты и здесь никому, абсолютно никому, сука, не нужна, даже твоей матери. Ты обуза. Франция, – мужчина оскалил зубы, – Хуянция, блядь. Здесь и сдохнешь в этой убогой хате».

Савельев положил тело девушки ни живот. Руки Томы застыли в неестественном положении, голова была повёрнута направо. Савельев засунул руки под девушку и, нащупав пуговицу брюк, расстегнул ее. Приподняв таз девушки, он расстегнул молнию на ширинке.

«Сони, хуени, чему вас, сука, учат? Что у вас за говно в башке? Какие, блядь, Сони? Ну, что нет нормальных кумиров? Учителя ваши, пустоголовые, позаканчивали ебаные колледжи, а сами кресты крестами, пустые как шар воздушный, ни хуя вам дать не могут», – Савельев стянул брюки с девушки.

Под брюками оказались худые ноги, совершенно безжизненного цвета.

«Франция, Германия, блядь, кто-то, сука, ворует и живёт в Европе. А мне даже спиздить в этой жопе нечего, – Юрий Васильевич, открыл портфельчик и достал небольшую жестяную банку. – Дороги не строю, зарплаты не плачу, сука, – он открыл банку и указательным пальцем правой руки зачерпнул мазь, – нет денег, сука, и никто не даёт, ни край, ни столица, никто, и блядь, взятку никто не предлагает, потому что в нашем городе, – Савельев замолчал».

Мужчина снял трусы, смазал головку полового члена мазью и сел на колени на кровать, так, что девушка оказалась под ним, между его ног. Савельев проворно снял с Томы трусы до колен и приподнял маленький таз ее тела.

«На хуй никому ничего, сука не нужно, ни земли, ни недвижимости, никто, – Савельев нависал над телом девушки, держа член в правой руке, – ничего не хочет, ни строить, не продавать, ничего. Кому-то ручки дарят с бриллиантами, у кого-то море есть, а у меня, жопа, даже бумагу домой унести не могу, её, сука, нет».

Мужчина, продолжая ругаться, левой рукой отодвинул левую ягодицу девушки и, удерживая член правой рукой, направил его в задний проход. Савельев опустил обе руки на кровать и начал двигать тазом.

«Слушают всякое говно. Не вкуса, не мозгов. Быдло. Хотите, блядь, брутальщины, так включите Высоцкого. Хотите лирики и мелодичности, включите Фредди. Или дырявых и нарков системных слушать западло?» – Савельев стёр пот со лба.

Кровать тихо поскрипывала в такт движениям Савельева. Из форточки веяло прохладным осенним воздухом. Осень, закрыв дверь за ушедшим летом, снимала обувь и вешала пальто на плечики. В планах у неё было разместиться поудобнее и провести в этом городе свои законные три месяца. Юрий Васильевич смотрел на форточку и думал о том, как бы не простудиться.

«Думаете эти ваши псевдошансонье, – не унимался Савельев, – че, не торчат? Ещё как торчат. А половина в жопу ебеться. А хули, в столице живут».

Мужчина сжал губы, закрыл глаза и, подняв голову вверх, зарычал. Остановившись, Савельев громко и протяжно выдохнул. Вытащив член, мужчина встал с кровати, достал из портфеля носовой платок и протер половой орган.

Наклонившись над Томой, Юрий Васильевич, отодвинув рукой левую ягодицу девушки, вытер ей промежность. Убрав носовой платок и банку с кремом в портфель, Савельев начал одеваться. Мужчина молчал. На девушку он не смотрел. Его взгляд был прикован фигуркой кавказца в шкафу. Одевшись, Савельев, аккуратно натянул трусы на Тому, и принялся надевать штаны. Процесс надевания штанов, оказался для Юрия Васильевича, проблематичным. Мысленно вознося лето за женские юбки, мужчина возился с ногами Томы.

Через некоторое время, Савельеву удалось надеть на неё штаны. Савельев поднял девушку и посадил в кресло. Тома сидела в кресле, склонив голову себе на грудь. Савельев развернул кресло к столу. Расправив покрывало на кровати, он взял портфель и вышел в коридор. Надев свою обувь, он заглянул в комнату, и ещё раз посмотрел на фигурку кавказца. Было в ней что-то незаконченное. Композиция была сыровата. Поймав себя на этой мысли, Савельев достал из кармана брюк несколько банкнот, положи их под коробку с косметикой и вышел из квартиры, захлопнув дверь.

«А на дижестив у нас коньячок», – тыкая пальцем в кнопку вызова кабины лифта, произнес Юрий Васильевич.

Савельев вышел из подъезда. Приподъездная лавочка была пуста. Машина стояла напротив. Водитель выбежал из машины навстречу Савельеву, взял из его рук портфель и убрал его в багажник. Юрий Васильевич залез в машину, и громко выдохнул.

«Ну, слава богу, – произнёс мужчина, доставая бутылку коньяка из полиэтиленового пакета, лежащего рядом на сидении. – Электорат ебаный, – выдохнул Савельев. Открыв бутылку, он поднёс её к губам и сделал три больших глотка. Его внимание привлекло что-то белое, лежащее в пакете. Пошарив по пакету, Юрий Васильевич достал из него конверт».