Город (сборник)

На следующий день, в четверг 29 декабря, я, естественно, оставался дома: каникулы. Мама в этот вечер не пела: «Слинкис» закрылся на подготовку к грандиозному празднованию двух последних вечеров года. Ей предстояло отработать пятичасовую смену в «Вулвортсе», а потом она собиралась вернуться домой, чтобы провести вечер со мной. Поскольку не могла остаться дома на Новый год или днем раньше, то хотела, чтобы мы устроили домашний праздник именно в этот день. Дала мне денег, чтобы я взял обед навынос в кафе «Королевское», где мы с ней завтракали в один из дней, которые провели вместе. Соус чили они готовили лучше всех в мире – об этом свидетельствовало рекламное объявление в витрине, а их сырный хлеб мне иногда снился. Мне поручили купить соус, которым мама хотела заправить свежесваренную и заправленную маслом лапшу, сырный хлеб и десерт по моему выбору.

День выдался холодным, но безветренным. Я надел стеганую куртку на «молнии», чуть великоватую для меня, потому что, несмотря на маленький для моего возраста рост, я все равно вытягивался очень даже быстро, чтобы покупать все на мой размер. Куртки стоили гораздо дороже, чем джинсы и рубашки, поэтому они покупались мне на вырост и только со временем становились впору. Компанию куртке составила новая спортивная шапка в красно-белую полоску и с красным помпоном, и я полагал – теперь готов в этом признаться, – что это круто.

Хотя я пришел в относительно спокойный час между завтраком и ланчем, народу в кафе хватало. Но несколько столиков оставались свободными, поэтому стояли только те, кто хотел взять еду навынос. Окошко, в котором ее выдавали, находилось у двери.

Я встал в очередь, чтобы сделать заказ и оплатить его, и никуда не спешил, потому что мне нравилась атмосфера кафе, эта смесь аппетитных запахов. Жарящиеся на гриле котлеты для бургеров, пузырящиеся расплавленным сыром. Жарящийся бекон. Яичницы-болтуньи с ветчиной. Обычный хлеб, превращающийся в тосты. Все эти запахи смешивались с сигаретным дымом. Если вы не жили в то время, вам потребуется напрячь воображение, чтобы представить себе, с какой готовностью люди терпели дурные привычки и слабости других людей.

Звон столовых приборов, стук тарелок, официантки, выкрикивающие заказы на своем птичьем языке, то чуть утихающий, то набирающий силу гул разговоров посетителей, напоминающий музыку, одновременно успокаивающую и заряжающую энергией. В отличие от нынешнего времени, никто не отправлял эсэмэски, сидя за столом, не шарил по Интернету во время еды, не носил с собой мобильник, звонок которого не представлялось возможным проигнорировать.

Стоя в очереди, я с удовольствием оглядывался, видел самые разные типы людей, задавался вопросами, кто они, к какой жизни вернутся, покинув кафе «Королевское», и вот тут я заметил Тилтона, моего отца. У дальней стены расположился ряд кабинок, и Тилтон сидел во второй с краю, разговаривал с каким-то мужчиной, энергично размахивая вилкой.

Я едва узнал отца, потому что он отрастил бороду. На черном свитере под горло блестел серебряный медальон на серебряной же цепочке. Высокая спинка кабинки не позволяла мне увидеть, с кем беседовал Тилтон. Я предположил, что это мисс Делвейн, которая писала статьи в журналы и работала над романом о родео. Любопытство, конечно, разбирало меня, но еще больше я перепугался.

Если бы Тилтон посмотрел в мою сторону и заметил меня, ничем хорошим это бы не закончилось. Не оставив заказ, я развернулся и поспешил к двери, моля Бога, чтобы он не заметил меня. Моя стеганая куртка не отличалась от миллионов других. Спортивная шапка в красно-белую полосу, конечно, выделяла меня из толпы, но мама подарила ее мне на Рождество, меньше недели тому назад, и мой отец никогда ее не видел.

Едва я покинул уютный мир кафе «Королевское», порыв холодного ветра врезал мне по лицу. Поначалу мне хотелось бежать, выбраться из этой округи, чтобы Тилтон не смог добраться до меня. Но буквально в десяти шагах от двери интуиция, будто чья-то крепкая рука, остановила меня. Мне требовалось узнать, с кем мой отец поздно завтракал или встретился за ранним ланчем. Я чувствовал, что личность этого человека имеет критическое значение.

После всех этих лет я иногда задаюсь вопросом, а насколько бы изменилась моя жизнь, если бы в тот судьбоносный момент я не стал противиться моему первому желанию и со всех ног бежал бы от кафе. Но, вероятно, чувство, именуемое нами интуицией, на самом деле – один из многих способов, которыми тихий голос нашей души говорит с нами, если мы его слушаем, и этот наш внутренний компаньон исходит исключительно из наших лучших интересов. Если бы я убежал, со мной, возможно, случилось бы гораздо худшее в сравнении с тем, что все-таки случилось, я понес бы куда большие утраты и моя жизнь оказалась куда более мрачной, чем прожитая мной.

Но я по-прежнему спрашиваю себя: так ли это?

38