Город (сборник)

Я не стану говорить, что Амалия Померанец узурпировала застольный разговор, но она умело его направляла. Пыталась разговорить меня, и ей это удалось. Завороженный ею, я заливался соловьем, когда не набивал рот. Она больше не вызывала у меня неприязни, я просто не мог испытывать к ней неприязнь. Малколм тоже иногда вносил в разговор свою скромную лепту, но я не собираюсь рассказывать вам о том, что говорил он или говорил я. Во-первых, это неинтересно, во-вторых, я забыл практически все, за исключением сказанного Амалией. Она оказалась первым семнадцатилетним человеком, что мужского, что женского пола, соблаговолившим поговорить дольше минуты с десятилетним мальчишкой. В какой-то степени она, разумеется, притворялась, что ей интересны мои рассказы, но убедила меня, что не считает потерянным время, проведенное за одним столом с нами.

Мне хотелось знать, почему она выбрала кларнет, и ответила она без запинки:

– Чтобы раздражать моих родителей, раздражать до такой степени, чтобы они заставили меня практиковаться в гараже, где я могла дышать воздухом, который пахнет автомобильным маслом, резиной и плесенью, а не сигаретным дымом. Они соревнуются, мама и папа, кто быстрее заболеет раком легких. И в гараже я не слышу их бесконечного, давящего молчания.

– Твити они говорят больше, чем друг дружке, – добавил Малколм.

– Твити – попугай, который живет в клетке в нашей гостиной и с горьким негодованием наблюдает за нами, – объяснила Амалия. – По большей части, потому что терпеть не может сигаретного дыма. А сюсюканье родителей, когда они к нему обращаются, едва не сводит его с ума. По моему разумению, давным-давно у мамы с папой произошел какой-то серьезный конфликт, и они высказали все, что хотели сказать по тому поводу, после чего не простили ни друг дружку, ни себя, и теперь не хотят говорить между собой ни о чем. Наш отец – токарь, но не просто токарь, а еще и руководит бригадой токарей и, как я понимаю, зарабатывает хорошие деньги. Но, судя по другим токарям, которых я встречала, людям, с которыми он работает, может, эта такая особенность токарей: они молчаливые. Потому что он особо не говорит ни со мной, ни с Малколмом.

– Мы от него слышим, – вставил Малколм, – разве что: «Унеси его в гараж» или «Я всего лишь хочу посмотреть этот маленький телик и забыть про говняный день на работе! Неужели это надо объяснять вам обоим?».

– Но, по крайней мере, папа – не злой, – заметила Амалия. – Никогда не бил мать или нас, а это уже что-то. Он не злой и не безразличный.

– Он безразличный, – возразил Малколм.

– Да, – кивнула Амалия, – сейчас он безразличный, но, возможно, на самом деле он не такой. Родился не таким. Возможно, жизнь сделала его безразличным. Разочарование, сожаление и еще, кто знает, что сделали его таким. Может, он и хочет не быть таким, но вжился в эту роль, вмерз в нее и не знает, как выйти из нее.

– Отец таким родился, – заявил Малколм, – и меньше всего на свете ему хочется выйти из этой роли. – Он повернулся ко мне: – Амалия уезжает. Она получила полную стипендию, с питанием, местом в общежитии, со всем, в университете штата. Отбывает в сентябре. Она собирается стать писательницей. Очень талантливая.

Амалия очаровательно покраснела.

– Я не талантливая, Малколм, просто люблю язык, доверху наполнена словами, и есть у меня умение приставлять их друг к дружке. Но я не уверена, что мне следует ехать. Может, сначала лучше найти работу. Подождать несколько лет. Деньги на карманные расходы в стипендию не входят.

Малколм скривился.

– Будут у тебя карманные деньги. Пусть наш старик не хочет, чтобы ты училась в колледже, но все равно поделится с тобой какой-нибудь мелочью. И я тебя знаю. Найдешь работу на неполный день и все равно будешь получать одни пятерки.

Он отделил от макаронного салата все кусочки черных оливок, и не потому, что не любил их. Просто сначала съел макароны, а только потом – оливки.

– Почему твой отец не хочет, чтобы ты поехала учиться в колледж? – спросил я.

– Речь не о том, что он не хочет отпускать меня учиться в колледж, чтобы я стала писательницей. Просто он страшится того дня, когда уедет и Малколм. Тогда в доме останутся они двое и попугай, и это будет ад.

– Ему не нравится, что ты продолжишь образование, – гнул свое Малколм, – потому что ты уже превзошла его. Цитирую: «Померанцам не нужен колледж, они никогда в нем не учились, мы не водили дел с высоколобыми». – Малколм повернулся ко мне, и в его увеличенных линзами глазах я прочитал страх: он боялся, что его сестра откажется от стипендии. – Она не хочет ехать в университет и оставлять меня с ними, потому что я уже социальный изгой.

– Никакой ты не социальный изгой, Малколм, – Амалия покачала головой. – Да, ты неуклюжий, но это пройдет.

– Я – неуклюжий социальный изгой и горжусь этим. Если в сентябре ты не уедешь в колледж, это будет моя вина, целиком моя, и я не смогу с этим жить, и я вышибу себе мозги.

– Ты не вышибешь себе мозги, маленький братец. Ты падаешь в обморок при виде крови, и у тебя нет оружия.