Город-сказка

Она помнила, как к ней постепенно пришло ощущение, что она неподвижно висит под водой, и её длинные волосы, шевелясь от дыхания, чуть едва касаются щёк. Лёд, поначалу вцепившийся в неё своими мёрзлыми когтищами, постепенно превратился в уютную колыбель, не давая опуститься на дно, где плавали равнодушные к красоте рыбы, готовые обожрать любое, самое прекрасное личико. Она чуяла, как света стало больше, вода чуть теплела, закружившись ветром новых течений, и лёд, уже рыхлый и тяжёлый, терял зимнюю звонкость с каждым мгновением.

Помнила, как временами её окружал озёрный гул, – этот странный звук, когда огромная толща воды отчего-то приходила в движение, и чуть приподымалась, понуждая лёд трепетать, щелкать, трескаться и скрипеть, разнося этот звук под водой всюду и сразу, создавая непередаваемую песнь дыхания Ладоги в предвесеннем дне. Едва уловимый снаружи, под водой этот звук не прекращался, изредка нарастая загадочной дрожью, и даря всем невыносимое беспокойство и предчувствие ледохода.

Он пошёл тогда, когда все уже заждались.

Мавка помнила, как в тот день с самого утра солнце пробивалось ярким светом, но её неясное и спутанное сознание мешало ей понять, отчего всё кругом замерло. Вода толкала лёд изнутри, кое-где выливаясь поверх белого зеленовато-серыми полыньями. В какой-то момент, когда ветер стих, ожидая себе развлечения, – издали раздались пугающие звуки выстрелов ломающейся ледяной корки. Они неслись навстречу друг-другу, пугая рыб. Тогда-то очнувшись окончательно, она испугалась, забилась в ужасе, прилипнув спиной ко льду, да делать нечего, – зимнее держало её крепко, ожидая положенного себе конца.

Ледяные поля, отяжелев от заливавшей их поверху воды, потихоньку начали расходиться, наезжая друг на друга словно снеговые тучи, а через трещины кругом замерцал истинный свет божий, ныряя вглубь своими длинными прерывными лучами.

Её льдина потихоньку тронулась, толкаясь и шурша своими боками о соседей, плавно скользя по поверхности с невыразимой грацией многотонной махины, плывущей в свой первый и последний путь. Много раз мавка прокручивала в голове воспоминание, как зависнув в подлёдной невесомости, тогда уж и позабыв бояться, поплыла она прочь со своею огромной глыбой-целушкой, чувствуя кругом движение воздуха, тепла и света, во все глаза таращилась в мутную воду, пытаясь разобрать в ней хоть что-то. Как же ей хотелось рассказать своему распрекрасному про звук ледохода, с его чарующим лопотанием капели и переливами заплутавших волн, про то, как он тогда захватил всё вокруг, и ветер играл поверху, пуская свои кораблики по воде.

Страшно стало-то уже потом, всю ночь плыли, чего только бедная не наслушалась. Ей даже казалось, что она видела утопшего мальчика с бледным личиком, висевшего на донной коряге, зацепившись синею курточкой.

Чудь всякая развеселилась, да и воды прибыло, вой, визг кругом, льдина плыла быстро, повезло, что на стремнину попали, а ежели бы у берега толклись, то её бы точно разворотило, помнила, как она по-первости трепыхалась, чтоб отодрать спину-то свою примёрзлую, да сил не хватало. Выручил водяной какой-то, он поначалу кругом неё плавал да хохотал, пьяный от конца зимней тишины, а потом ближе подплывать начал, щипал, за пятки дёргал. В воде темно, мутно, а он совсем чёрный, носился мимо как птица-ворона и обижал всячески. Она тогда огорчилась очень, расплакалась, потом вспоминала, как комочком сжалась, ручки-ножки собрала и висела на своём холодном пласту, прижавшись поближе. Водяной рассвирепел, ухал, кричал на неё, а она боялась. Не понимала ж ничего. Вот тут-то он её бревном и хряснул. Схватил какую-то колоду, что рядом плыла, да и пульнул в неё под водой со всей дури, прямо в ребра, ей спину и оторвало. Больно было, аж жуть. Она тогда завопила во всю мочь своим резким криком, от которого кровь встала в жилах и у бывалых нежитей. Мавки-то они что делают? Вопят. Силы у них нет никакой, тельце хрупкое, человечье, ворожить не умеют, а вот воплями своими да, – со свету любого сживут, коли есть на то волюшка.

Оказалось, что водяной ей сильно помог: впереди затор был, забило реку, воротя на месте ледяной торос из шуршащих, шевелящих и крошащихся льдин, крепко держащих прибывающую воду снеговым салом.

Назад возвращаться она тогда побоялась, тихонько скулила, пока держалась за свою оторванную спину неловко вывернутой рукой, ушла быстрее вперёд, да быстро выбилась из сил. Тяжело ей было: спина ныла, холодная свобода пугала, уцепившись за какую-то маленькую и юркую глыбку, она поплыла под ней. Утром уже, почуяв большую воду и город, погребла к берегу, ища укромное местечко, чтобы поспать. Так вот у Американских мостов и оказалась.

А тут видали чего? Любовь нашла! Вестимо, что судьба. А как иначе? Отчего её сюда прибило, а не в какой другой район? Наверняка из-за этого черноглазого. Она же и имени его не знала.