Город смерти

Времени у меня было полно — добрых полчаса в запасе. Ожидая лифта, я заметил справа дверь на лестницу. С той, первой ночи я бывал в «Парти-Централь» много раз — прикасался, так сказать, к административному сердцу империи Кардинала. Сначала мне пришлось явиться сюда за новыми документами, официальными бланками и удостоверениями, закреплявшими за мной законный статус члена организации и снабдившими меня биографией на тот случай, если кто поинтересуется (своих документов у меня не было — наверно, позабыл дома, когда отправился в город). Также я много здесь работал, пользовался огромными архивами здания; они занимали восемь этажей и были самыми полными и всеобъемлющими в городе, с досье на всех и каждого, от политиков до молочников и бродяг. Доступ к ним был ограничен, и меня пускали только на три этажа, но от одного количества бумаги, затраченной на досье, бросало в трепет: должно быть, пришлось срубить целый тропический лес… Электронные хранилища информации Кардинал не одобрял — утверждал, что к ним слишком легко подключиться и риск сильно перевешивает возможные достоинства.

Однако лестницей я не пользовался еще ни разу. Да и зачем — ведь здание было оборудовано великолепными, быстрыми и удобными лифтами. Но после энергичной встряски на теннисном корте меня так и тянуло подвигаться, и идея взбежать на пятнадцатый этаж по лестнице меня увлекла. Время я скоротаю. Вспотею, конечно, но всегда можно забежать в туалет и сполоснуть подмышки. Приняв решение, я проигнорировал раскрытые двери лифта и ступил на лестницу.

Освещена она была тускло. Безусловно, это было самое сумрачное место в озаренном яркими лампами «Парти-Централь». Вплоть до одиннадцатого этажа я не встретил ни души. Лестницей здесь просто не пользовались, даже для того, чтобы спуститься или подняться на один этаж. Виной тому была не всеобщая лень, а неписаный бюрократический указ Кардинала: в его здании, где самое время принадлежит ему, человек должен как можно быстрее добираться до цели, а не тратить драгоценные минуты на пешие прогулки.

Здесь было прохладно — желанная свежесть после душного, облипающего легкие воздуха этой ночи. Хотя здание «Парти-Централь» было оснащено кондиционерами, никакие чудеса современной техники не могли аннулировать эффект от круглосуточно толкущихся там людских орд.

На подступах к седьмому, кажется, этажу мне на ум вновь пришла «та женщина». Я сбавил ход, прищурился и увидел ее так явственно, как никогда еще в жизни. Она представала передо мной в самых разных ситуациях и позах. Эти «кадры» сменялись с интервалами в несколько секунд. Вот она на кухне, вот склонилась над шашлычницей, вот подает теннисный мяч, целует меня, валяется у камина совершенно голая, а перед ней стоит шахматная доска, вот она, хохочущая, за рулем машины, вот она стонет в экстазе (подо мной? Наверное, хотя самого себя я на этих картинках видел редко), подбрасывает на сковородке блинчик, нервно — как знать, почему? — крутит на пальце свое обручальное кольцо, поливает цветы, хохочет — она вообще много хохочет.

Кто бы она ни была — реальная женщина или плод моей фантазии, — смеяться она любила. Веселый от природы человек, с легкими морщинками вокруг глаз и рта — от постоянного смеха. И стоило ее губам растянуться в улыбке, как в груди у меня что-то сжималось, и мне становилось тепло, словно я в нее влюблен. Вот странное дело. Почему воображаемая женщина вызывает у меня такую бурю страстей?

Я попытался вспомнить своих былых подружек. Может, она из их числа, просто я ее забыл? Либо это собирательный образ, мой идеал женщины: губы от одной, нос от другой. Теперь я не шел, а еле полз.

Я НЕ МОГ ИХ ВСПОМНИТЬ.

Мои подруги, прежние любовницы, те, с кем я спал. Те, с кем я познакомился после приезда в город, всплывали в памяти легко, но до приезда… Ничегошеньки. Опять пустота, пустота, на которую я все чаще натыкался в последнее время, пробел в памяти, обрывающийся лишь с моим приездом в город. Это что же такое, болезнь? Преждевременный старческий, склероз? Но почему же он распространяется лишь на мою жизнь за пределами города? Почему все, что случилось после приезда, вспоминается мне четко, а то, что-было до, теряется в непроглядной мгле? До приезда сюда у меня наверняка были подруги. Но ни одной из них я никак не вспомню. Блин, да я с трудом припоминаю даже лица собственных роди…

И тут меня шатнуло, словно от головокружения, и я замер на площадке одиннадцатого этажа. До меня дошло, что я вообще не помню их лиц. Мать, отец… Есть ли у меня братья и сестры? ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЮ! Куда ни ткнись — пустота. Вместо дней, вместо лиц, вместо всего, что я мог или не мог соверш…