Город смерти

Я откатился в сторону, тяжело дыша. Поглядел на нее. Она привстала, потряхивая головой, поглаживая одной рукой колено, а другой — осторожно, благоговейно — свой пах. Она поглядела на меня. Ухмыльнулась, вскочила, натянула панталоны и брюки. Наклонилась ко мне, чмокнула в щеку и, не сказав ни слова, начала спускаться вниз.

Беспомощный, я проводил ее взглядом. Может быть, она подложила в здание бомбу и, поднимаясь наверх, я иду навстречу гибели — но это было не важно. Жизнь и смерть потеряли значение. Я открыл для себя сексуальный экстаз.

Спустя некоторое время я с трудом застегнулся и встал. Поглядел на часы. Запас времени у меня еще был — приключение продлилось куда меньше, чем мне показалось. Я поспешил в туалет и привел себя в порядок. А затем, весь красный, часто дыша, отправился к Кардиналу.

* * *

У двери в его кабинет ожидало несколько человек из самых разных слоев общества: кто в костюме, кто в лохмотьях, кто даже в одежде священника. Секретарша поманила меня рукой — мол, идите без очереди. Мне в спину вонзились испепеляющие завистливые взгляды.

Когда я вошел, он играл со своими марионетками, скрючившись на корточках позади небольшого столика. Между ножками столика был натянут кусок тонкой белой ткани, примерно в полметра длиной, подсвеченный сзади мощной лампочкой. Кардинал держал в руках пару маленьких марионеток — незатейливые темные силуэты, прикрепленные к длинным тростям. Он прижимал кукол к ткани и заставлял дергаться, а с той стороны экрана они казались самостоятельно движущимися тенями.

— Китайские, мистер Райми, — сказал он мне, не поднимая глаз. — Привозные. Им триста лет.

Он заменил одну из фигурок — мужчину в большой шляпе — другой, мелким дракончиком, которого заставил ловко кружиться в лучах света.

— Не самое утонченное развлечение, — заметил я.

— Да, не самое, — согласился он. — Но кому нужна утонченность, если есть… — Он убрал марионеток с экрана, положил на пол и, скрестив руки на груди, усмехнулся. На экране по-прежнему плясали тени — дракон и человек с копьем, — кружили друг около друга, атаковали, отскакивали. — Волшебство, — закончил он свою фразу.

— Как это де…

Поманив меня к столу, он позволил заглянуть за экран. Никаких механических приспособлений. С оборотной стороны экран был пуст — никаких теней. Перегнувшись, я взглянул на экран спереди — тени на месте. Я оглянулся, заподозрив, что их проецируют из другого угла комнаты, но никакой техники не обнаружил.

— Фокус в экране? — спросил я.

— А вы потрогайте, — предложил Кардинал.

Экран оказался самой обыкновенной тряпкой. Затем тени медленно поблекли и испарились; осталась лишь ткань и яркий свет лампочки, которую Кардинал вскоре выключил.

— Как вы это сделали? — спросил я.

— Вера, мистер Райми. Сила воли. Дух.

— Вы мне не скажете?

— Проголодались? — поинтересовался он, пропустив мой вопрос мимо ушей. — Может быть, выпить хотите?

— Пиво не помешало бы, — признался я.

Он прошел к своему письменному столу, нажал на кнопку и приказал секретарше принести сандвичи, кружку пива и стакан минеральной воды. Сандвичи выглядели соблазнительно, и я взял парочку. Мы сидели рядом, жевали и пили, беседовали о погоде и футболе — ни дать ни взять двое простых работяг.

— То, что доктор прописал, — сказал он, дожевав хлеб. — А то я уже с голоду умирал. Сегодня с пяти утра тружусь без остановки, поесть даже забыл. Обычная история. Мои врачи меня вечно ругают, но где бы мы были, если бы подчиняли свою жизнь прихотям врачей, а?

— С пяти утра? — уважительно переспросил я. — Да, длинный у вас рабочий день. Наверно, сейчас вам уже хочется пошабашить на сегодня.

— Нет, мистер Райми. Еще часиков тридцать, а там и на отдых. — Он смахнул платком с губ крошки, облизнул ладонь, рыгнул. — Замечали, какой вкусной кажется еда в эти часы. Поздно вечером? Куда вкуснее, чем в полдень. Наверно, из-за ритмов пищеварения или рецепторов вкуса. Как-нибудь попрошу моих ученых, пусть найдут разгадку.

Нет, мистер Райми, — продолжал он, вернувшись к прежней теме. — Сплю я мало. Раз в двое суток прилягу на пару часов и опять вскакиваю. Даром сна люди сильно злоупотребляют. Дрыхнут по семь, по восемь — даже по девять! — часов в сутки. — Он сокрушенно покачал головой. — Так всю жизнь прозеваешь. Своим могуществом человечество обязано бодрствованию. Рассмотрим царство животных: они спят по многу часов, и днем, и ночью, повинуются любому капризу тела, заваливаются спать, как только притомятся мускулы или мозг. У меня своя теория: обезьяны сделались людьми после того, как перестали уступать сну. Далеко мы бы ушли, если бы спали шестнадцать часов в день? Вообразите, а? Как мало удавалось бы сделать? Далеко бы мы продвинулись в науке, в коммерции, в сельском хозяйстве? Да мы бы по-прежнему на лианах качались!

Он говорил серьезно, и я заставил себя воздержаться от улыбки.