Город смерти

— Могло, — нахмурился Леон. — Только вряд ли. Звери бегут от опасности, а путь к тебе, насколько я знаю, не опасен.

— Вот-вот. Насколько знаешь. А ты не знаешь.

— Ты тоже не знаешь ничего про переход, — вернул любезность Леон, — ты — ключ, а ключ не думает о замке.

Да фиг с ним, пусть философствует. Нельзя больше рассиживаться, пора идти. Как он объяснит свое отсутствие? А как объяснит появление Леона и Сандры? Ладно, допустим, он изобразит раскаяние: прости меня, мама, ушел в загул, вот, познакомься, мои новые друзья. А где, сыночек, твой мотоцикл? А пропил, мамочка… А где, сыночек, твоя одежда?! А проел, мамочка… А почему ты, сыночек, так зарос и изгваздался?! А проебался я неизвестно где, мамочка. Не до ванн было. Вадим поскреб подбородок — щетина отросла мягкая, длинная.

Есть еще вариант: мама, меня держали в дурдоме, в одной палате с этими ребятами, поэтому у нас одно сумасшествие на троих!

Леон — впереди, следом — Вадим, Сандра замыкает, как обычно. Вадим мерно шагал по бетону, перепрыгивал выбоины, огибал деревца. Он вернется и напишет книгу. Сначала придумает, как объяснить свое отсутствие, а потом напишет книгу. С иллюстрациями Леона. Да…

Благостные мысли о доме, мягкой постели, ароматной пище казались лубочными картинками. Не бывает такого, ясно же, что, пока топаешь по разбитой бетонке, пока прислушиваешься, не шуршит ли в кустах, принюхиваешься, пока насторожен, небрит, не бывает теплого дома и нормальных людей. Нормальных, не убивавших, не убегавших от погони… Ну, хоть в этом он остался прежним, невинным: никого не убил.

Господи, этих людей я потащу в свой мир! В страну победившей, пусть и дурной, демократии, в свой город!

— Расскажи еще раз про другую Москву, — попросила Сандра, — а то я уже перестала верить, что есть другие места, кроме этого леса.

Вадим понимал ее, но что говорить? «Иду навстречу цветным витринам, мимо пролетают дорогие лимузины, в них девушки проносятся с горящими глазами…»

— Город-сказка, город-мечта, попадая в его сети, пропадаешь навсегда, — с чувством продекламировал Вадим, — глотая его воздух простуд и сквозняков, с запахом бензина и дорогих духов[8].

— Твои стихи? — Сандра остановилась, вплотную приблизилась к Вадиму, привстала на цыпочки, заглядывая в глаза.

— Нет, — слава поэта-песенника его не прельщала, — это вообще не стихи, а песня одной группы.

— У вас много хорошей музыки…

— Ну… Понимаешь, детка, это — не хорошая музыка. Хорошей ты и не слышала еще! Это так, неплохая…

— Вы идете, интеллигенты? — позвал обогнавший их на несколько метров Леон. — Или обсудим еще театр и живопись?

— А мы с тобой будем слушать музыку? — Она облизывала губы, ждала ответа.

— Конечно, — Вадим свеликодушничал, — мы с тобой и на концерты будем ходить, и в записи слушать музыку! А с тобой, художник, мы посетим музей, слышишь?

Леон сплюнул под ноги и двинул вперед. Сандра улыбнулась и поспешила за ним, Вадим тоже прибавил шагу. Леон в музее — представить себе страшно. Придется сначала его одеть, причесать нормально, посоветовать сделать морду попроще… И лекцию по живописи прочитать. Что, интересно, ему понравится? Ведь талантлив, этого отрицать нельзя, талантлив. При другом раскладе из него бы вышел толк. Вот двойник Леона, сразу видно, преуспел.

А на Сандру как смотрел… И с собой звал. И беречь завещал.

Вадим не верил в пророчества двойника. Судьба дублей может отличаться, это ясно и ежу, достаточно вспомнить его, Милашку и Синтезатора — троих менее похожих людей трудно себе представить. Или Леона и его двойника. Никакой рок не довлеет, через несколько лет Вадим не станет педерастом, а Леон не обзаведется летающим аппаратом. А Сандра не погибнет, это все бред двойниковой потревоженной совести.

С чего только Сандра решила, что «там» будет «мы с тобой»?

Леон вскинул руку, и все замерли. Дорога раздваивалась, и они повернули налево, к городу.

Будка охранника давно развалилась, а бетонный забор с «колючкой» поверху и ворота — целехоньки. Даже зеленая краска с них не вся облупилась, и пятиконечные звезды местами сохранили красный цвет. Страна, построившая это, ценила надежность, особенно если дело касалось войны и обороны.

Вадим замер в растерянности. Сейчас выйдет солдатик с пулеметом, «стой, стрелять буду», все такое.

Леон тоже оробел, а Сандра наконец-то встряхнулась, стала прежней.

— Ну, что? Надо идти, — и решительно шагнула к воротам.

— Подожди, — тихо сказал Леон, — я первый.

Сандра упрямо мотнула головой и юркнула в щель — худенькая, верткая, как ящерка на летнем солнце.

Вадим почувствовал, как несколько раз сильно, до боли ударило в груди сердце, сбившись с привычного ритма. И тут же выровнялось, все пошло, как прежде, только слегка дрожали ослабшие руки и холодный пот проступил на лице.

* * *

Леон слышал много историй о заброшенных городах.