Город Солнца

Ла Маскадора лишь мельком взглянула на меня, открывая двери. Пряди седых волос, одна из которых сбоку заплетена в косичку, стянуты лентой, невероятно сморщенное лицо, редкие брови и горящие черные глаза. Да, несомненно, это она. На ней была простая хлопчато-бумажная одежда, выглядевшая нелепо, — она гораздо лучше смотрелась бы в нескольких шерстяных юбках и платках среди снегов или в оранжевом свете сделанных ею же свечей из топленого жира. Ее губы и зубы были испачканы llibtа (она улыбалась Антонио), и если он был знаком с ней с тех пор, как по ее совету покинул сejа dе sеlvа, то она должна быть старше его как минимум лет па десять. То есть ей совсем недалеко до ста. Ее жилище состояло из двух комнат — большой гостиной и кухни. На утрамбованном земляном полу лежали циновки из пальмовых ветвей, стояла какая-то деревянная мебель. В доме явно не было электричества, лишь керосиновые лампы да свечи, которые зажигаются вечером. В кухне был столик, заваленный пучками лекарственных трав и уставленный разнообразными бутылками и флаконами.

Там же стояла старая армейская раскладушка и большая глиняная печь — она называла ее huаtia, — похожая на печи для приготовления картофеля — шарообразная, с отверстием в верхней части. Антонио принес с собой бутылку рisсо и небольшую сумочку с листьями коки в качестве традиционного подарка. Ла Маскадора приняла его, откупорила бутылку, наполнила доверху кружку и плеснула несколько капель на земляной пол как радо — жертву Пачамаме. Затем предложила кружку Антонио; он выпил за наше здоровье и передал кружку мне. Сладкая, прозрачная жидкость обожгла внутренности, я почувствовал, как она достигла желудка, и с трудом подавил возникшую рвотную судорогу. Я передал кружку Ла Маскадоре. Она выпила и принялась заворачивать глиняные батончики в листья коки — готовила llibta. Потом мы сидели вокруг стола, жевали коку и попивали рisсо; они с Антонио беседовали на чистом кечуа. От горького сока коки и llibtа мой рот онемел, а желудок взбунтовался.

Я почти не поспевал за их беседой, все же понял несколько слов, в том числе «Титикака». Несколько раз, когда она бросала на меня взгляд, я замечал ярость в ее горящих глазах. Когда рisсо несколько раз обошел круг, хозяйка отправилась на кухню и начала разжигать маленький примус.

Антонио объяснил, что она собирается подготовить нас к путешествию и очистить, попутно вылечив мой желудок. Далее я помню, что меня втиснули голым в глиняную печь, где я сидел скорчившись, прижимая колени к груди, а моя голова торчала из верхнего отверстия. Хозяйка поставила на примус скороварку, от патрубка которой внутрь печи тянулась резиновая трубка. Скороварка засвистела и печь наполнилась едким паром, в котором я узнал tое — кроме воды она положила в скороварку ветки, листья и цветки дурмана. Печь выполняла роль сауны.

Я сижу на корточках в печи около часа, а Антонио с хозяйкой за столом жуют коку и болтают. Густота пара, его температура и въедливый запах, клаустрофобия тесной печи почти невыносимы. Я чувствую, что пар toe очищает мои поры, понимаю, что поглощаю экстракт растения кожей, глубоко вдыхаю пар, и у меня начинает кружиться голова. Затем хозяйка входит в комнату, наливает немного прозрачной жидкости из стеклянной бутылки янтарного цвета. Входит Антонио и объясняет, что это настойка tое для внутреннего и внешнего очищения.

Это то, что мне нужно. Начинаю понимать, что наступает самый главный момент. Я обильно потею, и пар пощипывает кожу, как будто я катаюсь в постели из ядовитого плюща. В любой момент я могу потерять контроль над своим желудком, — и тут мне дают настойку дурмана. Помню, что я выпил ее. (В этом поезде холодно. Утренний туман или дымка все еще стелется призраками над аltiplanо.) Проходит ещё десять минут, Ла Маскадора стоит возле меня, держит мою голову в руках и нежно напевает на незнакомом диалекте. Ритм напоминает песни джунглей, которые обычно пел Рамон. Возможно, это влияние toе, но скоро я оказываюсь в самой чаще джунглей: влажный воздух, мои глаза закрыты, я слышу журчанье ручья, её песни и голоса птиц сливаются. Затем она легонько дует мне на макушку, я чувствую запах ее дыхания, благоухающего кокой и llibta. Слышу ее слова «Иди со мной» по-испански — не Антонио ли говорил, что она не говорит по-испански? Не важно. Я позволяю своему телу и мыслям идти за ней, моя шея расслабляется, я откидываю голову назад в ее руки и начинаю парить.