Город сожженных кораблей

Когда он ушел, Никита отвел Элизу в совмещенный санузел какой-то заброшенной, запущенной квартиры. Видимо, это у них вроде «офиса». Дверь изнутри не закрывалась, но он туда и не лез. Она вышла, вошла в ту же комнату, где он себе наливал водку и отрывал кусок колбасы. Третий «товарищ» сидел на расстоянии, на табуретке и держал стакан и бутерброд в руках. О, какая «вертикаль». С этим Никитой еще не все достойны рядом находиться. Элиза села на грязный, потертый диван. Никита выпил, закусил, подобрел, покраснел.

– Хочешь? – протянул ей кусок хлеба с колбасой и стакан с небольшим количеством водки.

Элиза взяла, стакан поставила на стол, из колбасы с хлебом сделала подобие дикого бутерброда, откусила. Есть, как ни странно, хотелось. А совместная трапеза смягчает ситуацию. Его глазки приобрели тусклый блеск от еды и выпивки, он явно пытался придумать тему для светской беседы, но ничего не выходило, кроме междометий. Время между тем шло. Элиза страшно устала. От попыток что-то придумать разламывалась голова. Был момент, когда Никита откинулся на спинку кресла и глаза его закрылись. Но нет, он не уснул. Элиза поднялась, потянулась, она хотела подойти к окну, чтобы попытаться понять, в каком районе находится. Но он посмотрел на нее подозрительно, исподлобья и сказал: «Сиди».

И вдруг дверь распахнулась, и на пороге появился гонец. Он мог бы ничего не говорить. Все было написано на перекошенной физиономии.

– Никита! – кричал он. – Там кто-то во дворе роется. Я издалека увидел, тормознул у другого дома, постоял, потом объехал – и сюда.

– А в квартире его смотрел?

– Да! Я дверь открыл, она была закрыта на ключ, который мы у него отобрали тогда. Никого нет! Никит, она нас сдала!

Глава 16

Там-та-там-та-там-та-там… Та-та-та-там… Та-та-та-там…

Артем открыл глаза, понял, что на этот раз не телефон звонит. Ему на самом деле просто приснилась мелодия «К Элизе». И Элиза ему снилась. Не такая, как сейчас, не взрослая, не чужая, а школьница. Это воспоминание он прятал от себя много лет. Иногда, очень редко, доставал из главного сейфа памяти, как великую драгоценность. Рассматривал, грелся в лучах. Надежда поднималась, как растоптанный цветок, но он все это гасил, опять закрывал сейф. Это была защитная реакция от боли отчаяния. Завтра опять она его не заметит, уедет с кем-то. Он останется сзади в пыли, как нищий, чью протянутую за подаянием руку не заметили.

Но сейчас он подумал иначе. Это было. Это принадлежит только ему. Куда бы она ни уехала, с кем бы она ни была, жива она или нет, но это у него отнять нельзя. Пока он жив.

Был школьный вечер в старших классах, посвященный танго. Сначала выступали ребята из танцевальных студий в профессиональных костюмах, с концертными номерами. А потом танцевали все. Кто-то из девочек крикнул: «Белый танец», и руку Артема сжала теплая маленькая ладошка. Он повернулся: это была Элиза. «Пошли?» И ничего бы, конечно, особенного, он, наверное, ближе всех к ней стоял, и вообще они не раз танцевали на вечерах и вечеринках. Просто в тот раз кое-что произошло. Что-то чудесное. Только вот как его назвать, это событие, если, строго говоря, ничего и не происходило. И никто ничего особенного не заметил. Просто он и через годы точно знает: что-то тогда между ними случилось. Пусть на минуту, на пять, но это было чудо. В тот момент, когда он притянул ее к себе, как требовало танго, она вдруг подняла голову вверх и так посмотрела ему в глаза… Не картинно, в ней позерства нет вообще, не кокетливо – этого никогда не было по отношению к нему, а… Она что-то почувствовала. Она его почувствовала. Как женщина, как возлюбленная, как перед блаженством. Сейчас, когда он уже знает любовь женщин, он в этом не сомневается. Это был даже не безадресный зов плоти, она потянулась именно к нему. И пригласила его не потому, что он стоял ближе всех.

Артем помнит все до секундных изменений. Элиза не улыбалась, но ее нежный рот чуть приоткрылся, как будто для произнесения слова, которое осчастливило бы его. Глаза стали серьезными, томными и зовущими. А он уже тогда знал о ней все. Она не эмоциональная и не восторженная. Она четкая и организованная. И еще девочкой строила сама и свою жизнь, и свои отношения. Что из этого вытекает для него, который живет с тем взглядом, ее ароматом и ощущением упругого, нежного, податливого только для него тела столько времени? Только одно. Он никогда не вписывался в ее программу. Он не имел отношения к ее планам. Но было в ней то, что она не сумела и не захотела сдержать и скрыть тогда. Пусть это было очень недолго. Какая разница? Он мог бы, наверное, уже на ком-то жениться. И жить, как все, – нормально, скучно. Или отравил бы кому-то жизнь. Но он тогда стал особенным. Посвященным. Может быть, беды, которые сейчас на него посыпались, – это плата? За капельку счастья?