— Не могу не задать вопрос: не приходит ли в голову дражайшей госпоже куратору, что мои сексуальные проблемы — это не её сексуальные проблемы?
— Ебёт ли её? — Громов расхохотался.
— Именно!
— Да, как и всё, происходящее с теми, за кого она отвечает.
Мы выпили ещё немного. Молча.
Потом ещё немного.
— Ты когда-нибудь думал, что происходит здесь с людьми? Почему одни становятся демонами, как моя Хозяйка, а другие — безымянными рабами?
— Невидимая рука рынка, — настала моя очередь говорить очевидные вещи, — одни талантливы, другие нет. Талантливые и предприимчивые богатеют, бесталанные вынуждены продавать свой труд за бесценок и непрерывно нищать.
— Полная хуйня, прости за грубость!
— Да я это ещё в школе учил, — попытался отшутиться я.
— Говно ты в школе учил! Shut up!
— А не охренел ли ты?
— Города позволили мне это. Так вот. Это место, этот город, другие города и Города, этот мир в целом — один большой механизм по исполнению желаний.
— Такая себе версия!
— Я видел девиц, которые так завидовали мужчинам, что у них отрастал член. Сам собой, безо всякой магии. Это к вопросу о возможном и невозможном.
— Не понимаю, к чему ты клонишь, — теперь уж я был абсолютно искренен.
— Невозможно так обнищать, чтобы оказаться проданным в рабство! Самый бездарный из поэтов, а мало что по неприбыльности можно сравнить с поэзией, найдёт достаточно читателей, чтобы жить и творить безбедно. Самый хуёвый инженер соберёт диковину, которую кто-нибудь да купит, хотя бы и коллекционер уродливых механизмов. Любой извращенец рано или поздно встретит партнёра по вкусу…
— И если человек хочет быть рабом, то обязательно станет рабом и никак иначе?
— О нет, не всё так просто, братишка, — в голосе Громова окончательно победили высокомерно-нравоучительные нотки, — рабом он станет, верно. Как я принял служение Госпоже Найт, о чём ни в коей мере не жалею. И мало отличаюсь от большинства свободных, можешь заметить.
— Этакий спектакль выходит…
— В точку. Но есть люди, их много, чертовски много… Люди, которых характеризует не желание, а скорее напротив. Нежелание. Нежелание хоть что-то в своей жизни самостоятельно решать.
— И вот они?..
— И вот они становятся безымянными. Тьма милосердна, она раз за разом посылает такому человеку свои намёки, подарки, предостережения… Но, если ничего не помогает, она в конце концов дарит человеку желаемое.
— Звучит мерзко!
— Это и есть мерзко. Посмотри на них! — Гром широким жестом обвёл комнату, — вся их жизнь — стоять на коленях, с завязанными глазами, с заткнутыми ушами, с кляпом во рту. Стоять и держать на своей спине столешницу, за которой пьют и играют в карты те, кто даже не считает их за людей. Их кормят. Их лечат. Магия не даёт их путам пережать кровоток или, например, их коленям пострадать слишком уж сильно. Магия не даёт им постареть или умереть. Магия выводит и удаляет отходы их жизнедеятельности, так, чтобы не смущать обедающих посетителей видом процесса, звуками и запахами. Ёбаная вечность на коленях… Хозяйка просила показать тебе это. Судьба тех, кто тягает канаты на кораблях, подметает улицы и чистит сортиры, не менее трагична, но далеко не так поучительна, верно?
— Не слишком ли суровое наказание за простую нерешительность? — спросил я в ужасе. Сердце моё исполнилось сострадания к этим несчастным.
— Это не наказание, — Гром грустно улыбнулся, — это их желание, исполненное неукоснительно точно. Это то, чего их сердца желали сильнее всего. Нравится?
— Нет! Это отвратительно! Это омерзительно! Это бесчеловечно!
— Тогда перестань проёбываться, братишка. Я не хочу, чтобы в один прекрасный день мне или кому-то такому, как я, пришлось заниматься твоим воспитанием. Лучше — возьмись, наконец, за ум. Найди цель, ради которой стоит жить, которой посвятил бы себя. Если не сможешь - найди себе хотя бы Госпожу, Хозяйку, Прекрасную Даму, выбери любое название, какое придёт тебе в голову, и посвяти свою жизнь ей. Свободы… В твоём понимании “свободы”, разумеется, ты лишишься. Но зато сохранишь свою личность, своё “Я”. Меня когда-то спасло именно это.
Я равнодушно смотрел в никуда, и слова Громова будто бы проходили сквозь меня. Гадость! Мерзость! Впрочем, я давно уже не возмущался. Просто пытался игнорировать этого морального урода, делая вид, что слушаю.
— Можешь обратиться к госпоже куратору, — продолжал распинаться он, — Хозяйку для того и назначили смотреть за нашей группой, чтобы удержать от падения тех, кто пошатнётся. Хотя… Я бы всё-таки посоветовал пойти на поклон к той светлой да крылатой. Попросить прощения, а лучше — вымолить на коленях. Попросить помощи - у их породы не принято отвергать чужие молитвы.
Я продолжал молчать.
— Что ж, думай! — Гром тяжело поднялся из кресла, его слегка качнуло, — неплохой ром. У тебя открыт приличный счёт, за всё уплачено наперёд. Меню принесут. Пей. Ешь. Думай, «демонёнок»! — с каким-то презрительным полусмешком демон, бывший когда-то очкариком Громовым, вышел из комнаты. Хлопнула дверь.