Город Сумрак

С главной аллеи подкатили три машины с номерами Внедрения, Игорь Венс сел в одну из них и, резко рванув с места, улизнул от своей непродленной дочери. Сид пошел дальше. Выстрелы со стороны лабиринта вызвали у него прилив адреналина, но там оказался всего лишь Венс-младший и его приятели, тренировавшиеся в стрельбе по желтым банкам галлюциногенной газировки, поставленным на плечи трясущихся куклоидов. Тут зазвенел трейсер и передал спецдепешу о том, что Севертранс, Северный транссекционный вокзал, только что взлетел на воздух — сорок человек убито, вдвое больше ранено. Известие отрезвило его. Пока он крутился в лабиринте, ему попалась Кэри Венс, грациозная, как морской слон, которая среди прочего сообщила, что точки роста у нее окостенели и она уже не станет выше. Она также сообщила, что влюбилась в него с первого взгляда — в девять лет, увидев его на процессе по делу брата, когда он во время слушания расколошматил стул и покинул зал суда. Она сказала еще, что в девять лет уже была такого же роста, как сейчас, и читала слишком много романов. Она сказала еще, что ничего от него не ждет и что, если она его смущает, он может тотчас же слинять без объяснений, и показала, где выход. Сид слинял без объяснений, и Кэри Венс крикнула ему вслед, что мольбы исполненные отливаются потом куда большими слезами, чем неисполненные, — как будто проклиная его. Он обшарил цветник и не нашел там ничего, кроме одиночества среди цветов. Он отправился к озеру. Навстречу шла Мира в красном платье и смотрела сквозь него, и до него дошло, что это не Мира, а клон. Навстречу шла Мира в твидовом костюме, и до него дошло, что это не Мира, а ее мать, и в этот момент трейсер звякнул, что в нескольких метрах от него кто-то тайно жаждет с ним переспать, и на экране появилась личная карточка матери Миры.

Он ускорил шаг. Навстречу попались три клона звезд, не выходящих из моды по крайней мере полвека, — пятнадцатилетние девицы с муаровыми волосами, переливчатыми, как парча, они по очереди попросили его подержать волосы, пока они поблюют на клумбу с амариллисами, и Сид задумался, какие бы у них были лица, если бы они узнали правду про звезд.

Звезды состарились — вот о чем он думал, прощаясь с тремя тошнотворными девчонками. Звезды состарились, и после бессчетного количества пластических реконструкций вопрос уже стоял не как вернуть ускользающую красоту, а как справиться с отторжением кожи. Ночь напролет в Цитадели Звезд горели фонари, как свечки на жертвенном алтаре, потому что всякая дрянь, которую они жрали, чтобы не толстеть, начисто спекла им мозги и наградила бессонницей на веки вечные. Звезды пили. Кололись галлюциногенами, чтобы увидеть в зеркале призрак собственного прошлого. Звезды ненавидели друг друга. Каждую ночь у ворот Цитадели хватали свихнувшихся от похоти фанатов и несчастных дур, чье обожание доходило до жажды убийства.

Каждую ночь как минимум одна звезда пыталась покончить с собой.

Сид заметил согбенный силуэт того, кого искал, на другой стороне озера.

— Эту историю я еще никому не рассказывал, — сообщил Сид Каплану, протягивая стакан содовой с опиумом, за которым старейшина Дюжины послал его, пообещав за это выслушать.

Каплан поднес стакан к губам веснушчатой рукой, даже не пытаясь унять дрожь. Несколько секунд царило молчание, едва нарушаемое отзвуками дальнего застолья. Каплан тихонько цедил свою балду, а Сид разглядывал усталое лицо знаменитости, истощенное до последней крайности, парализованные ноги, блекло-голубые глаза, словно выцветшие от старости и опиума.

— Я готов вас слушать, — сказал Каплан, — но зачем грузить своими откровениями именно меня?

— А затем, — сказал Сид, — что эпилог касается непосредственно вас.

И Сид рассказал ему историю Лизы Легран и Дубины. Он сразу раскрыл карты, поганая была история, история пропащей девки, которая плохо кончила. Звали девицу Элизабет Легран. Будем звать ее Лиза. Сид познакомился с ней на крыше туманоскреба буферных кварталов в Субтексе. Башня «Дионисия». Сид знал те места. Когда-то жил там. Восемьдесят этажей дефектных экранов, использованных в качестве стройблоков. Рекламные ролики восемнадцать часов в сутки. В оставшееся время жители могли спать в свое удовольствие. Квартиры кишели насекомыми, которых ничем было не вывести, их жужжание смешивалось с громкими рекламными призывами, и через несколько недель такой жизни мысль, едва наклюнувшись, тонула в шумовых помехах. Да и сама мысль становилась помехой. Самая низкая квартплата в Городе, на девяносто процентов компенсированная рекламой.