Город Сумрак

Два десятка лошадей с блестящими крупами, на первый взгляд — чистокровные скакуны, бесились в карьере, обнесенном проволокой под напряжением: срывались в нервный галоп, били копытами, бросались в стороны, налетая друг на друга с испуганным ржанием. Если не считать сиреневых прозрачных полос от чахлых кустиков, ни дюйма тени на километры и километры до самых туч, сидящих на линии горизонта. Отсюда граница казалась нереальной: воистину въезд на землю кошмара.

Две машины проехали. Третью завернули, и она уехала ждать своей очереди на просторном паркинге, где соседствовали трейлеры артистов и полуприцепы. Там уже другие вояки в камуфляже охраняли задержанных беженцев. Право на проезд в Город имели только машины из списков А и Б. Сид подумал, что самое время поискать запасной выход.

Задние двери студийных павильонов тянулись метрах в пятидесяти от него. Стены облупились, окна отсутствовали: внутри наверняка были темные помещения, коридоры, закоулки и запустение. Сгодится, чтобы отвоевать у бега событий передышку, необходимую для размышления.

Цепочка машин проглотила еще несколько порций асфальта. В тот миг, когда его собственный транспорт двинулся с места, Сид почувствовал, что по спине течет холодный пот. Он знал, что попался. В приоткрытое окно продолжали доноситься выстрелы, упорные, беспрестанные, такие же постоянные, как прибой и угрызения совести. Ему показалось — да, — что беспрестанная пальба похожа на угрызения совести, на маету, на внутренний голос, который невозможно заткнуть.

Краткое прощание с шофером, и он вышел в дверцу со стороны павильонов. Побежал, согнувшись пополам, стараясь держаться под прикрытием машин, подальше от контроля. Он достиг тени контрфорсов. С дороги его видели несколько пассажиров. Вся надежда на их индивидуализм. Первая дверь не поддалась. Он заскользил вдоль стены до следующей двери, сокращая на десять метров дистанцию между собой и джин-баром. Лучше держать источник опасности на виду. Вторая дверь не поддалась. Он навалился на ручку всем телом. Закрыто на ключ. Он почти достиг следующего здания, когда забибикал первый водитель. Он сигналил и сигналил. Через несколько секунд эпидемия доносительства, как лесной пожар, стала перекидываться с машины на машину, от одного примерного гражданина к другому. Тридцать клаксонов расстреливали его в упор. Возле патрульного заграждения возникло движение, кого-то отрядили разобраться — разворот на месте и бегом-марш, оружие на уровне груди, направление — теневой участок опор здания, куда указывала руками целая куча благонамеренных идиотов.

Сид выхватил пистолет — черт с ним, с камуфляжем. Он пальнул в замок и вошел.

Внутри: логово, как на заказ. Сотни квадратных метров, кубатура, как в церкви, голые полы с кабелем, вокруг рушатся стопки каких-то кубов и ящиков, и все раскидано невесть как, как бог на душу положит, — выгородки на колесиках, стенки из папье-маше, ложные перспективы, расписные задники, являющие глазу пейзажи невиданных цветов, и плоскостные силуэты людей, словно оживающие в этой путанице. Темно, как в чаще, только кое-где блики белого света от идущих съемок, как свет маяка. Сид полностью использовал свой короткий отрыв. Он пошел в глубь лабиринта, вдоль стен заброшенных съемочных залов, пытаясь сохранять курс на бульвар Чинечитта и на выходящую туда — в гражданскую войну — дверь. Из глубин доносились отзвуки чего-то неясного. Отзвуки, лишенные смысла. Выстрелы, треск, шум шагов, дыхание, скрип дверей. Невидимые стычки отдавались раскатами божьего гнева. В нем Сиду слышались шаги преследователей, вот они вошли, посовещались и побежали в разные стороны с цоканьем набоек, тут же перекрытым новой волной звуков из павильона.

Сид пошел дальше. Нельзя было полагаться на чувства. Он вздрогнул, услышав скрип ступеньки у себя за спиной, потом сразу узнал скрип снега. Шепот словно сочился из стен.

По спине тек холодный пот.

Он двигался вперед. Он шел, потому что не мог иначе. Силы для поиска, рожденные безрассудным отказом стоять на месте, неподвижно и без желаний, как будто авансом проживая собственную смерть, теперь подходили к концу. Он шел, ни на что не глядя. Он шел, просто чтобы не останавливаться. В павильонах снимали — стреляли и трахались, стреляли холостыми, а трахались на самом деле, но и в сексе, и в смерти актеры носили одинаковые синие маски. Хрипы и стоны, крики боли и наслаждения вперемешку доносились до него так, как будто были его собственными. У него голова шла кругом. От голода, недосыпа и всех этих голых тел в свете прожекторов затошнило так, что он зашатался. Впереди — девка и с ней пятеро мужчин. Она была без маски. Ее лицо словно призывало к людоедству. Он услышал музыку и стал искать глаза девицы под дергающимися закатившимися веками, под притворной личиной экстаза. Последовательность и тембр звуков вызвали в памяти запах старой кожи и сигарет в машине отца, что-то из старого времени, которое никогда уже не вернется. Хриплый голос пел: