– Скорее всего. Бумага рукописи голландская. Судя по водяным знакам – начала восемнадцатого века. Сама рукопись достаточно потрепана, даже обгорела с одной стороны. Общая тетрадь, в которой записи шофера, этого самого Кудрявцева, тоже не новая. Листы по краям пожелтели, записи сделаны вначале деревянной ручкой со вставным пером № 86, потом авторучкой. Конечно, при современном развитии науки и техники подделать можно все, что угодно. Но зачем?! И профессор этот… Кудрявцев где-то здесь сгинул. Так, во всяком случае, шофер пишет.
– Сгинуть тут несложно, – отозвался Сергей. – Вокруг этой Лиходеевки в те времена были сплошные топи, да и теперь болот хватает. Но он нашел что-нибудь, этот профессор?
– Похоже, да. Во всяком случае, шел по верному пути. Шофер пишет: явился очень довольный. Значит…
– Значит, клад ему помаячил, – закончил Сергей. – Но потом хранители кладбища уконтропупили его.
– Уконтропупили? Интересное словечко. Не современное, но звучит лихо. Что-то из двадцатых годов?
– Возможно. Никогда не пытался анализировать его этимологию. Говорю так с детства, и все!
– А хранители кладбища… Они какие?
– Ни разу не видел. Старые, наверное. Хотя не уверен. Говорят, главный хранитель умел переселяться в новое тело.
– Бред!
– За что купил, за то и продаю.
– Ну, хорошо. А куда это все делось, если эти самые хранители были почти что бессмертны? И сами-то хранители где?
– Да тут, очевидно… Поблизости. Ходят рядом с нами и посмеиваются.
– Ты это серьезно?
– Вполне. Ведь не могли же они исчезнуть в одночасье.
Директор сделал из своего стакана приличный глоток, затем встал и подошел к книжной полке:
– Тут у меня кое-какие выписки имеются, – сообщил он Жоре, доставая объемистую амбарную книгу. – В областном архиве работал несколько дней. Вот, к примеру, ревизская сказка 1859 года. Накануне освобождения крестьянства проведена. Слушай:
«Осуществлена оная в 1859 году, в месяце мае. В сельце Лиходеевка, N-ской губернии, проживает 12 (двенадцать) лиц мужеска пола, все по званию свободные хлебопашцы. Ранее их семьи принадлежали к званию однодворцев».
Дальше фамилии и возраст. Так вот, старшему из них 82 года, младшему – 54 года. Не странно ли? Ни одного молодого человека. А вот другой документ. Более близкий к нашему времени. Составлен в 1930 году, в период коллективизации.
– Как видите, молодежи в деревне – ноль, во все века.
– Действительно, странно.
– Не странно, а страшно. Сотни лет деревушке, и живут в ней старички да старушки.
– Да как же, старички?.. Вон, в записках этого шофера Кривых, написанных во второй половине сороковых, упоминается, что они остановились на постой у женщины средних лет с двумя ребятишками, муж которой погиб на войне. Это как-то не стыкуется с вашими утверждениями. И с домашними животными явная неувязка. Если есть дети, значит, есть и корова…
Сергей насупился:
– Ну, не знаю, не знаю… Возможно, конечно, что эти коллективизаторы кого-то пропустили, хотя маловероятно. Потом, вспомните, в какое время это происходило. Сразу после войны. А в войну вообще имеет место небывалая миграция населения. Может, беженцы, может, эвакуированные… Да и просто переселенцы… Словом, присутствие в деревне относительно нестарой женщины и ее детей отнюдь не опровергает моего утверждения. Лучше вспомни, как описывал облик Лиходеевки этот шофер.
– Да, действительно, он подчеркивал, что в деревне очень пустынно. Не видно скота, домашней живности…
– Вот видишь… Мои слова подтверждаются.
– Скажи, Сергей, какой-либо информацией о помещиках Кокуевых ты располагаешь?