Город туманов

— Может, и не радует, — парировала Хэмпи, — что толку рыдать, икать и рыгать весь день, как это делает твоя жена? У жизни есть и печальная сторона, и мы должны одинаково принимать радости и скорби. Случалось, что девицы умирали перед самой свадьбой или, хуже того, дав жизнь своему первому ребенку, но миру это безразлично. Жизнь, скажу откровенно, штука достаточно грустная, но страшного в ней ничего нет. Меня воспитывали в деревне и, как говаривала моя старая бабка, нет часов лучше солнца и календаря лучше звезд.

А почему? Потому что там ты привыкаешь смотреть в лицо Времени. Там, за горами, не найдется ничего более страшного, чем Время. Но когда ты всю жизнь видишь его таким, как оно есть, а не запертым, как здесь, в Луде, в коробку часов, то начинаешь различать в нем нечто спокойное и мирное, как впряженный в плуг старый вол. Потом, наблюдая за временем, ты учишься петь. Говорят, что привезенные из-за гор плоды заставляют человека петь. Я никогда не брала в рот ни кусочка, но петь умею и без того.

Неожиданно все скопившиеся за последние тридцать лет горести и страхи оставили сердце Натаниэля, по лицу его покатились слезы, а Хэмпи с победной нежностью гладила его руки и бормотала полные утешения слова, как делала это, когда он был еще ребенком.

Выплакавшись, Натаниэль присел на табурет у ног Хэмпи и, уткнувшись головой в ее колени, попросил:

— Спой мне, Хэмпи.

— Спеть, мой дорогой? Но что я могу тебе спеть? Мой голос теперь не тот, что прежде… Ладно, есть одна старая песня — Голубика, так, кажется, она зовется; теперь ее то и дело можно услышать на улице, красивая такая мелодия.

И голосом, надтреснутым и приятным, как звон старинного спинета, она запела:

Был Обри жив, и не был в горе бедняк,
Лорд или нищий, тогда пировал здесь всяк.
С лилией на окне, с соком травы в вине.
С зеленью многоликой,
С ветвью хлесткой и дикой,
С клубникой и голубикой.

Когда она пела, Натаниэль вновь услыхал свою Ноту. Но, как ни странно, она не показалась ему грозной. Она была тиха, как дерево, как нарисованный пейзаж, как прошлое, и умиротворяла, словно водяная капель, словно мычание коров, возвращающихся вечером на ферму.

Глава XI Противоядие, более сильное, чем рассудок

Няня закончила песню, а господин Натаниэль продолжал сидеть у ее ног. Ему казалось, что и душа его, и тело омылись в прохладной воде.

Итак, Эндимион Лер и Хэмпи пришли самыми разными путями к одному заключению, что в конце концов опасаться нечего и что ни в небе, ни в море, ни на земле нельзя найти пещеры достаточно зловещей и мрачной, чтобы вместить его тайный страх.

Да, были факты, но были и тени. И Хэмпи не дала ему никакого талисмана против фактов. Что, если участь Прунеллы ждет и Ранульфа? И он тоже исчезнет за Спорными горами.

Ничего подобного не случится, пока у Натаниэля есть силы и ум.

Возможно, он превращается в несчастное и бесполезное создание, когда ему угрожают порождения собственной фантазии. Однако, во имя Золотых Яблок Заката, Натаниэль больше не будет дрожать здесь, прячась среди теней, в то время как реальные опасности подстерегают Ранульфа.

Он должен превратить Доримар в страну, где сын его сможет жить в безопасности.

Он словно бы вдруг увидел перед собой белую и прямую полосу — реку или дорогу, прорезавшую мрачный, освещенный луной ландшафт. И эта прямая и белая полоса была его собственной волей.

Вскочив на ноги, Натаниэль прошелся по комнате.

— Но говорю тебе, Хэмпи, — воскликнул он, как бы продолжая разговор, — все они против меня! Как я могу действовать в одиночку! Повторю — все они против меня.

— Вот уж новость, господин Нат! — с нежностью усмехнулась Хэмпи. — Ты всегда считал, что все против тебя. И когда был маленьким, то и дело спрашивал у меня: «А ты не сердишься на меня, Хэмпи, не сердишься?» И все глядел на меня своими встревоженными глазками, хотя у меня и в мыслях не было на тебя сердиться.

— Но говорю же тебе, все они против меня! — нетерпеливо выкрикнул он. — Обвиняют меня в том, что произошло, а Амброзий обошелся со мной настолько грубо, что я велел ему впредь и носа не показывать в мой дом.

— Что ж, ты с господином Амброзием ссоришься не впервые, не впервые вам и мириться. Я столько раз слышала: «Хэмпи, а Брози жульничает!» или «Хэмпи, сейчас моя очередь кататься на ослике, а Нат меня не пускает!» — а через несколько минут все забыто, будто и ничего не было. Так и сейчас. Придешь к нему, он будет рад тебя видеть. Попомнишь мои слова.

Господин Натаниэль понял, что готов засунуть свою гордость в карман, обнять Амброзия и признаться, что Амброзий заранее согласен со всем, что бы тот ни сказал, если даже будет настаивать на том, что Натаниэль никудышный мэр, что лакомится плодами фейри, тайно доставляет их в страну и торгует ими из-под полы. В общем, он сделает все, чтобы помириться с другом.