— Моя бедная слепая Календула! Быть может, из всех учениц, которые прошли через мои руки, ты меньше остальных достойна своего благородного наследия.
Календула прикусила губу, подняла брови и проговорила с крайним раздражением:
— Что вы хотите этим сказать, мисс Примула?
Та возвела очи к потолку и сочащимся патокой голосом произнесла:
— Я говорю об этой великой привилегии — быть рожденной женщиной!
Ее ученицы всегда считали, что слово «же-енщина», как произносила его мисс Примула, является самым непристойным из всех.
Календула полыхнула глазами:
— Возможно, я и не женщина, но тем не менее я мать, в отличие от вас! — возразила она.
А потом добавила со все возрастающим негодованием:
— Ну, а вы, мисс Примула, вы считаете себя «достойной своего великого наследия», обманув оказанное вам доверие? Хотелось бы мне знать, какое отношение имеют порок, ужас, позор, разбитые сердца родителей к «истинной женственности»? Да вы хуже убийцы… в десять раз хуже. И вот вы сидите, радуетесь содеянному, словно мученица и благодетельница общества, самодовольная и непонятая, как принцесса с луны, которую заставили пасти коз! И я искренне считаю…
Календула не договорила, потому что мисс Примула пронзительно заверещала:
— Бей меня! Втыкай в меня булавки! Бросай в Пестрянку! Я претерплю все мучения с улыбкой, и позор мой станет цветком, подаренным им!
Дама Календула с раздражением простонала:
— Скажите на милость, мисс Примула, кому именно вы собираетесь подарить цветок? — Тут ее непобедимое чувство юмора вырвалось на свободу, и она добавила: — Герцогу Обри или Эндимиону Леру?
Конечно же, Прунелла пересказала ей все шутки о гусыне и мудреце.
На этот вопрос мисс Примула ответила без промедления:
— О герцоге Обри, конечно!
Однако во взгляде ее сквозили лукавство, подозрительность и явный испуг.
Ни одна из этих подробностей не ускользнула от Календулы. Она смерила взглядом свою бывшую наставницу, насмешливо улыбаясь; мисс Примула заерзала и что-то забормотала.
— Гм! — только и могла произнести Календула.
Эндимиона Лера она на дух не переносила.
Недавний кризис, безусловно, не причинил ему никакого ущерба, только удвоил его практику и утроил влияние.
К тому же не красота и обаяние мисс Примулы побудили его недавно выказывать ей столь подчеркнутое внимание.
Однако вреда не будет, если выстрелить наудачу.
— Я, кажется, начинаю понимать, мисс Примула, — проговорила Календула неторопливо. — Два чужака решили придумать, как унизить этих глупых выскочек — «так называемые старые семейства Луда!» Ох! Только не надо отрицать, мисс Примула. Вы никогда и не пытались скрыть свое пренебрежение к нам. И я давно поняла, что вы не относитесь к всепрощающим душам. Но я вас не виню. Столько лет мы немилосердно высмеивали вас, а вы обижались. И все же ваша месть оказалась слишком жестокой; впрочем, для «настоящей женщины» слово «слишком» не существует, если речь идет о его интересах!
Но мисс Примула позеленела, словно трава, и, в отчаянии ломая руки, забормотала:
— Календула! Календула! Ну как ты можешь так говорить? Доктор такой милый, такой преданный своему делу человек! Лучше и добрее его нет на свете! Он больше всех рассердился на меня за ту, как он сказал, «преступную беззаботность», которую я проявила, допустив, чтобы жуткие фрукты спрятали на моем чердаке. Уверяю тебя, он приходит в бешенство от одного упоминания об этих… э… плодах. В молодости, во время великой засухи, он работал день и ночь, пытаясь остановить ее, и…
Однако Календула не случайно была наследницей многих поколений судейских крючкотворов. Она отреагировала с быстротой молнии.
— Великой засухи? Но она разразилась сорок лет назад, задолго до того, как Эндимион Лер появился в Доримаре.
— Ну, да, да, милочка… конечно… ты права… я просто вспомнила слова какого-то другого доктора… от всех этих неприятностей в моей бедной голове все перепуталось, — пробормотала мисс Примула, сотрясаясь всем телом.
Дама Календула поднялась с кресла и несколько мгновений рассматривала свою наставницу прищуренными глазами с достаточно жестокой улыбкой на лице.
А потом сказала:
— До свидания, мисс Примула. Вы предоставили мне весьма интересную информацию для размышлений.
В тот же день господин Натаниэль получил от Люка Хэмпена письмо, которое одновременно озадачило его и встревожило.
Вот что там было написано: