Город туманов

Глава XXIV Как лису выкуривали из норы

Когда они закончили чтение, Хейзл разразилась истерическими рыданиями, перемежая их возгласами: «Бедный дедушка!» и вопросами: «Неужели ее повесят за это?» Господин Натаниэль, как мог, утешал ее, а когда слезы на глазах Хейзл наконец высохли, она проговорила:

— Бедная Марджори Бич! Она должна получить и окорок и этого кролика.

— Значит, она еще жива? — поинтересовался господин Натаниэль.

Хейзл кивнула:

— Она так и осталась в старых девах, бедствует и живет в Лебедяни.

— А что там сказано о Питере Горохе, смышленом парнишке лудильщика? Ему там ничего не отписано, мисс Хейзл? — лукаво подмигнул кузнец.

Хейзл с удивлением уставилась на него, а господин Натаниэль с радостью воскликнул:

— Действительно, имя-то то же самое, клянусь Жатвой Душ! Значит, это вы парнишкой видели, как Месиглин собирал ягоды?

Хейзл удивилась:

— Значит, вы маленьким мальчиком говорили с моим дедом… в ту ночь? Никогда не думала…

— Что я начинал с такой малости, так? Да, я был потом чем-то вроде лудильщика, как у нас говорят, кузнецом белым, а теперь стал кузнецом черным. Но белое-то лучше черного, вот и выходит, что положение мое ухудшилось. — И он весело подмигнул.

— А помните ли вы, как все было? — поинтересовался господин Натаниэль.

— Как же не помнить, милорд сенешаль. Мне кажется, все это было вчера. Не так-то просто забыть, как посмотрел на меня покойный Тарабар, когда я показал ему свою корзинку. Ягоды смерти в лесу попадаются нечасто, но в те дни мне было проще отыскать их, чем монетку в полпенни. Месиглин был таким бледным, когда собирал их, он и не подозревал, что за ним подсматривают.

— А видели ли вы его с тех пор? — Кузнец подмигнул.

— Не надо, не надо! — нетерпеливо воскликнул господин Натаниэль. — Случалось ли вам видеть его в последующие годы? У нас нет времени на подробности.

— Ну, может быть, и встречал, — неторопливо ответил кузнец, — снующего вокруг Лебедяни, такого же резвого и довольного, как лиса с гусенком в зубах. Я часто задумывался о том, не следует ли мне, как волостному законоведу, выдвинуть против него обвинение, все это было так давно, и живой он показался мне ценнее мертвого. Он прекрасный врач и сделал много добра.

— Значит… значит, это был доктор Лер? — негромко спросила Хейзл, и кузнец подмигнул в ответ.

— Ну что ж, теперь мы можем вернуться в дом, — сказал господин Натаниэль. — Нас еще ждут кое-какие дела. — И, понизив голос, добавил: — Увы, не слишком приятные.

— Полагаю, Ваша честь говорит о том, что лису пора выкурить из норы? — отозвался кузнец с небрежным смешком. — Более паскудного дела представить себе не могу. У этой лисы клыки, как у волка.

На пути к дому батрак шепотом спросил у Хейзл:

— Мисс, выходит, мистрис убила своего мужа? Так всегда говорили в деревне, однако…

— Не надо, Бен, не надо, прошу тебя! Я не в силах этого слышать! — воскликнула Хейзл. Едва они вошли в дом, как она поднялась в свою спальню и заперлась там.

Бена отправили за мотком крепкой веревки, а господин Натаниэль и кузнец изрядно проголодавшись, стали искать какую-нибудь еду.

— И что, скажите на милость, вы ищете в моей кладовке, джентльмены? — раздался голос вдовы.

Она посмотрела на господина Натаниэля — он был бледнее обычного с синевой под глазами, но живой и бодрый. Затем перевела взгляд на Питера Горошину. В этот миг в кухню вошел Бен с веревкой в руках, и господин Натаниэль толкнул в бок законоведа, который, прокашлявшись, провозгласил бесстрастным фальцетом, подобающим его судебному сану:

— Клементина Тарабар! Именем государства Доримарского и чтобы мертвые, живые и еще не рожденные могли спокойно почивать в могилах, постелях и материнском лоне, я арестовываю вас за убийство вашего покойного мужа, Иеремии Тарабара.

Вдова побледнела и несколько секунд просто взирала на них в молчании, а потом пренебрежительно усмехнулась:

— И какую же новую шутку придумал ты, Питер Горошина? Ведь суд оправдал меня, да еще мне принесли извинения. Должно быть, Закон в Лебедяни совсем ослабел, раз ты не находишь ничего лучшего, чем являться к бедной женщине в ее собственный дом и пугать ее старинными лживыми наговорами, забытыми раз и навсегда еще сорок лет назад. Мой покойный муж мирно скончался в своей постели, чего я и тебе желаю. К тому же, Питер Горошина, ты мало смыслишь в Законе, если не знаешь, что человека нельзя судить дважды за одно и то же преступление.

Тут вперед выступил господин Натаниэль.

— Вас судили прежде, — произнес он невозмутимо, — за отравление мужа соком ивы. На сей раз вам будет предъявлено обвинение в отравлении его ягодами милостивой смерти. Сегодня ночью мертвые обрели дар речи.

Вдова завопила, и Хейзл, услышав, натянула одеяло на голову.

Господин Натаниэль сделал знак Бену, и тот подошел к своей хозяйке с мотком веревки, чтобы связать ее. Однако это оказалось непросто. Понадобилась вся сила кузнеца и господина Натаниэля. Вдова царапалась и кусалась, как дикая кошка.

Когда женщине наконец крепко связали руки, господин Натаниэль произнес: